Sontucio, 05 февраля 2007 ( редакция: 10 ноября 2018 )
Воспоминания космонавта-испытателя, полковника ВВС Валентины Леонидовны Пономаревой. Из книги Женское лицо космоса В.Понамарева
С 1946 года наша семья жила на Соколе. Тогда это была далекая окраина Москвы - бесконечные кварталы частных деревянных домов. Наш восьмиэтажный дом единственный возвышался среди этих домишек, вокруг сады и цветники. Летом цветов было море!
Улицы между кварталами тенистые, тихие, без асфальта - просто утоптанная земля и трава, как в деревне. Ходили трамваи - “шестерка“ в Тушино и “двадцать первый” в Щукино к Москве-реке. Летом мы ездили туда купаться. Тогда жива еще была речка Таракановка - хоть и маленькая, но настоящая речка, ее переходили по мосткам.
Возле знаменитой сейчас церкви было кладбище, темное от больших деревьев, наверное, очень старое. Трамвайная остановка недалеко от церкви называлась Всехсвятское, а села Всехсвятского уже не было. Улицы за Всехсвятским носили имена художников - улица Поленова, улица Врубеля. Стояли на них особняки, были магазинчики, одноэтажные, деревянные, деревенского типа. Когда я бывала там, то всегда, глядя на какой-нибудь особняк, удивлялась: да как же это возможно, чтобы в таком большом доме жила всего одна семья, пусть даже и известного художника? Психология коммуналок - мы тогда в коммуналке и жили, только, по-моему, их так не называли.
Совсем недалеко, в двух трамвайных остановках, - Покровское-Стрешнево, большой дачный поселок и железнодорожная станция. В поселке было много красивых домов типично дачной архитектуры, со всякими балкончиками и террасками.
А железнодорожная станция!
Сколько тонкого очарования было в зеленом флигелечке, украшенном затейливой резьбой, с зеленой же островерхой крышей. Станция стояла на горке, вниз к платформе вела крутая тропинка, а рядом пруд. Тогда он был большой и чистый. И огромный парк. Осенью в пруду плавали рыжие и красные листья - в парке было много кленов.
С этой станции я ездила на дачу - мы всегда снимали дачу на лето. Иногда жили на даче и в сентябре, и тогда я ехала туда вечером, после занятий в институте. И этот контраст - станция островком яркого света, а со всех сторон чернота и отражение фонарей в черном пруду - одно из счастливых воспоминаний юности.... Окна в вагонах поезда казались такими яркими и уютными... И настоящий черный паровоз!
И ведь кому-то это было нужно - построить этот островерхий флигелек “далеко от Москвы”! И все станции на железной дороге были тогда разные.
А сейчас, в какую сторону ни поедешь, хоть на восток, хоть на запад, на остановках везде одинаковые будки из стекла и бетона. Может быть, и есть в них индустриальная красота, как в полотнах Леже, но нельзя же, чтобы везде было все одинаково! Нельзя, приехав в Южно-Сахалинск, увидеть те же Черемушки? Да я даже в Кабуле их увидела! Что же будет с нашей душой, если мы везде будем видеть одно и то же...
Но тогда ни о чем таком я, конечно, не задумывалась, приходила на станцию, покупала билет (а может, и не покупала, не помню), садилась в поезд и ехала. И красота входила в душу. Она и поныне живет там - я все помню...
Сейчас это все куда-то делось - и речка Таракановка, и сады, и кладбище, и этот флигелечек... Зато, как по знаку волшебной палочки, появились Песчаные улицы, многоэтажные дома и асфальт, асфальт, асфальт...
Впрочем и литераторы не обошли реку Таракановку своим вниманием:
Из рассказа Валерия Сурикова «Свояченица», прозаический цикл В песках на Соколе
Ильин в этих местах Москвы никогда не был и мгновенно потерял ориентацию. Громов же тем временем лихо крутил по переулкам и, в конце концов резко повернул вправо.- А вот и Таракановка, впадает в Москва-реку прямо напротив Шелепихи. Всехсвятское и Сокол, считай, на ее берегах...
- Ты что жил здесь что ли.
- Жить не жил, а бывать приходилось. Во Всехсвятском тетка моя жила, и меня на каникулы каждое лето сюда отправляли. Мы с двоюродным братом тут все окрестности облазили. А Таракановку всю прошли от истока до устья.
- Так¬, оглядываясь по сторонам, оборвал свой рассказ Громов.
- Хорошевку мы пересекли... Лесной массив справа это граница аэродрома. Там впереди на краю леска стояла раньше, а может, и сейчас стоит, конюшня армейская, нас тетка гоняла туда за навозом для своих огурцов. Смотри, смотри вправо, вон то строение и есть конюшня, стоит родимая... А нам влево, затем направо, и прямо по курсу у нас еще одна речка Ходынка...
Тут раздался несильный хлопок, и машина резко сбавила скорость. Громов выскочил из кабины, левое заднее колесо было спущено, надо было ставить запаску. От помощи Громов решительно отказался:
- Нет, нет, тут и одному нечего делать, только мешать будем друг другу. Я тебе пока лучше о местах этих расскажу. Ведь надо же было поймать гвоздь именно здесь.
- Мы с братом это место стрелкой называли. Впереди Ходынка, она из за шоссе течет и сюда сворачивает недалеко от той самой конюшни. Под улочкой, где мы стоим, река в трубе и дальше почти сразу же, как видишь, впадает в Таракановку. По переулку, что уходит влево до поселка Сокол метров пятьсот, выскакиваем прямо на улицу Левитана. Слева от этого переулка видишь крепкий забор и вроде как сад за ним. Это место очень знаменитое¬ сиреневый сад Колесникова. В мае отсюда знаешь какой вид открывается он только махровую разводит. Все, что на том берегу Таракановки справа бывшее братское кладбище, хоронили там с 15- го года всех, даже немцев. Была часовня. Я еще захватил кладбище, его начали срывать году в 26-м. Все, включая часовню, под нуль. Осталась лишь одна гранитная глыба. То ли слишком велика была, то ли фамилия спасла эту могилу - Шлихтер, погиб в 16-м под Барановичами, его отец после революции большим партийным начальником был в Москве. Да еще стена западная осталась, местами просматривается, как видишь. А сразу за стеной вдоль нее идет Песчаная улица, на ней тетка моя и жила. Улица эта кладбище огибает и справа от той церкви с чуть наклонившейся колокольней выходит на Ленинградское. Церковь «Всех святых» зовется, ее еще при Алексей Михайловиче строить начали. А до нее чуть ли не с 14-го века здесь стоял монастырь. Намоленные в общем места. Бабка моя родом отсюда, и молельницей была страсть какой отчаянной - по два раза на день в церковь бегала. От церкви той, может, и померла. В 39-м, когда ее закрыли, через две недели и померла. Соседи говорили тосковала очень.
Громов немного помолчал, вздохнул, ткнул ногой колесо и, обтирая ветошью руки, добавил, указывая в сторону церкви.
- Около каланчи пожарной, рядом рыжеватое здание это Песчаные бани, из-за них Таракановка и не замерзала зимой. Перелезем мы, бывало, с братом через кладбищенскую стену и сюда в Таракановский овраг. Прыжки через речку и на островки было любимым занятием зимой. В воду проваливались по пояс, а морозы такие, что портки бывало каменели, пока добежишь до теткиного дома. А то лазили по этим кручам как альпинисты, с веревками...
Так исторической осью, река Таракановка прошла через время и судьбы многих москвичей. Продолжение следует.
38 комментариев, последний 22 окт. 2014