Прибыв в Болдино, Пушкин приступает к работе над «Историей Пугачева». Он пишет на согнутых пополам листах, оставляя широкие поля для поправок и дополнений. Вскоре на чистых полях начнут появляться заметки и вставки, и рукопись приобретет вид черновика.
Получив от жены письмо, Пушкин тут же садится за ответное: «...Две вещи меня беспокоят: то, что я оставил тебя без денег, а может быть и брюхатою. Воображаю твои хлопоты и твою досаду; слава Богу, что ты здорова, что Машка и Сашка живы, и что ты, хоть и дорого, но дом наняла. Не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась; я приеду к тебе, ничего не успев написать – а без денег сядем на мель. Ты лучше оставь уж меня в покое, а я буду работать и спешить.
Вот уже неделю, как я в Болдине, привожу в порядок мои записки о Пугачеве, а стихи пока что спят. Коли Царь позволит мне Записки, то у нас будет тысяч 30 чистых денег. Заплатим половину долгов, и заживем припеваючи. Софье Николаевне объясни, что если я не был к ним в Дерпт, то это единственно по недостатку прогонов, которых не хватило на лишних 500 верст. А не писал им, полагая все приехать.
Да кланяйся всем моим прелестям: Хитровой первой. Как она перенесла мое отсутствие? Надеюсь, с твердостью, достойной дочери Кутузова. Так Фикельмон приехали? Радуюсь за тебя; как-то, мой Ангел, удаются тебе балы? Прощай, душа. Я что-то сегодня не очень здоров. Животик болит, как у Александрова. Цалую и благословляю всех».
Отвечая на следующее письмо, Пушкин пишет: «Радуюсь, что ты не брюхата и что ничто не помешает тебе отличаться на нынешних балах. Кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности, важности – не говорю уже о беспорочности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему. Кто же еще за тобой ухаживает кроме Огарева? пришли мне список по азбучному порядку.
О себе тебе скажу, что работаю лениво, через пень колоду валю. Все эти дни голова болела, хандра грызла меня; нынче легче. Начал многое, но ни к чему нет охоты; Бог знает, что со мною делается. Старам стала, и умом плохам. Приеду оживиться твоею молодостью, мой Ангел. Машку, Сашку рыжего и тебя цалую и крещу. Господь с Вами – прощай, спать хочу».
Наталья Николаевна уже начала выезжать в свет и, видно, рассказывала мужу, поддразнивая его, о своих победах. «Она, будучи нрава довольно веселого, любила иногда подшучивать над родными, зачастую, впрочем, не разбирая, в игровом ли расположении духа ее слушатели или нет. Вероятно, и намеки мужа в письмах были ничем иным, как результатом того же добродушного поддразнивания, которое Пушкин, однако, терпеть вообще не мог»,- рассказывал Л.Н.Павлищев со слов матери.
Но вскоре Пушкин успокоился. Хандра его прошла, и насупило то время, о котором он сам сказал «Теперь моя пора...». Он действительно пишет поэму за поэмой, одну прозаическую вещь за другой, сказку за сказкой.
В конце октября Пушкин пишет домой: «...Теперь, мой Ангел, цалую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; только не загуливайся, и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную a la Ninon; ты должна быть чудо как мила. Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно уже открылись – да, Ангел мой, пожалуйста, не кокетничай.
Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду ус да борода – молодцу похвала; выйду на улицу, Дядюшкой зовут. 2- просыпаюсь в 7 часов, пью кофей и лежу до 3-х часов. В 3 часа сажусь верхом, в 5 в ванну со льдом и потом обедаю картофелем, да гречневой кашей. До 9 часов – читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо. Недавно расписался, и уже написал пропасть.
Проси Катерину Андреевну на меня не сердиться; ты рожала, денег у меня лишних не было, я спешил в одну сторону – никак не попал в Дерпт. Машу цалую и прошу меня помнить. Что это у Саши за сыпь? Христос с Вами – Благословляю и цалую Вас».
15 октября Лев Сергеевич приезжает из Варшавы в столицу и селится в гостинице Энгельгардта на Невском проспекте, где занимает один из самых дорогих номеров.
Старики Пушкины рады бы приехать в Петербург, да не на что: деньги из Болдина не поступают, управляющий Болдина Михайла Калашников был неумелым и недобросовестным управителем, он совсем разорил имение. Новым управляющим был назначен Иосиф Матвеевич Пеньковский, который приехал в Болдино в конце октября. Он принимает дела у Калашникова, который с согласия Пушкина остается управителем сельца Кистенева.
Пушкин на первых порах почти не вмешивается в деревенские дела, но после жалобы крестьян, ему пришлось вникать в жизнь крепостных. Крестьяне в жалобе писали, что они «пришли в великое разорение» из-за самоуправства и злоупотреблений Калашникова, а нынешней зимой не более 15 человек имели свой хлеб. К тому же в 1833 году стояла небывалая засуха, приведшая к бестравью и недороду. Они также просили, чтобы в рекруты поставить этой осенью тех, которые не способны при вотчине находиться: воров и вредных людей, с которыми никакого сладу не было (перечислены были пятеро поименно).
Пушкин сам распорядился, о том, чтобы этих людей сдать в рекруты. Но позднее выяснилось, что их не взяли: кого из-за дурного поведения, кого из-за физических изъянов, а один просто сбежал. Новому управляющему И.М. Пеньковскому пришлось посылать другую партию рекрут из Болдина.
Урожай был собран, но деревня жила в преддверии голодной зимы. В декабре новый управляющий сообщит С.Л. Пушкину, что многие крестьяне не имеют ни зерна хлеба. Позднее, узнав, что правительством отпущены огромные суммы на прокормление голодных крестьян, Пушкин писал: «В голодный год должно стараться о снискании работ и о уменьшении цен на хлеб; если же крестьяне узнают, что правительство или помещики намерены их кормить, то они не станут работать, и никто не в состоянии будет отвратить их от голода».
Пока Пушкин разбирается с крестьянами, да с управляющими, его Ангел, Наталья Николаевна покупает в кредит в мебельном магазине Гамбса диван красного дерева на роликах, отделанный малиновым камлотом за 225 рублей.
Накануне отъезда из Болдина Пушкин подводит итоги. Он за пять недель было написано: «Медный всадник», «История Пугачева», «Анджело», «Осень», «Сват Иван, как пить мы станем», «Когда б не смутное влеченье», «Пиковая дама», «Воевода», «Будрыс и его сыновья», две сказки в стихах: о рыбаке и рыбке и о мертвой царевне. Этой осенью поэт сумел завершить свои замыслы, которые он обдумывал в течение нескольких лет.
Собираясь в дорогу, Пушкин пишет последнее письмо жене: «...Повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои приятности, но ничего так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего. Я привезу тебе стишков много, но не разглашай этого: а то Альманашники заедят меня. Цалую Машку, Сашку и тебя; благославляю тебя, Сашку и Машку; цалую Машку – и так далее, до семи раз».
9 ноября Пушкин покинул Болдино. Перед отъездом Михаийла Калашников передал Пушкину оброк в сумме 750 рублей. Судя по сохранившимся хозяйственным документам, А.С. Пушкин получил за 1833 год оброку со своей части Кистеневки всего 3 860 рублей. Из-за недобросовестности Михайлы Калашникова, два года спустя Пушкину пришлось уплатить в Опекунский совет 7 200 рублей за просроченные проценты.