Медведев Н. Я., 04 мая 2006 ( редакция: 10 ноября 2018 )
Жгучий вкус. Он застыл на моих губах. Месяц назад... Но он, я все еще его чувствую. Мне необходимо больше времени, и я забуду, сотру. Моя боль растворится вместе с воспоминаниями. Я так хочу, чтобы это был лишь сон. Ну же! Проснись! Бесполезно. Это жизнь.
Я смотрю вперед, впереди только свет от заходящего солнца, редкие кусты и мусор по краям дороги. Стоит ли оглянуться назад, чтобы понять что и там тоже самое? И на какой я шпале стою? Сбился. Но сколько бы я ни начинал считать заново, меньше их не станет. Впереди шпалы. Стоит ли оглянуться назад? Ладно, я собран, и у меня есть цель. Я иду по дороге, я иду только по ней и не сверну, мне необходимо узнать куда она ведет. Я... Хочу этого. Одна, две, три, четыре... Главное не сбиться, просто идти и считать. Пятнадцать. Пятнадцать дней назад. Да, примерно столько уже прошло. Мы шли вместе с нею по этим шпалам, вместе. Говорили, смеялись, ели сухарики. Пятнадцать дней назад, мы шли по этим самым шпалам. Она то и дело спотыкалась, каждая новая шпала была для нее непреодолимым препятствием, и она не могла не споткнуться. Как она смеялась? Я почти не помню, только ее всхлипы, ее слезы – я помню их.
Бетонные шпалы сменялись деревянными, которые прогнили насквозь, а те переходили снова в бетонное состояние. И сколько бы не прошло еще дней, бетонные шпалы останутся на своем месте, а деревянные превратятся в труху. В труху. Я, кажется, снова сбился.
Мальчик шел, а по щекам неслышно плыли слезы. Маленькие соленые капельки. Он шел молча, собрано и погружено в себя. Он спотыкался о шпалы, его глаза ловили ветер, а взгляд ловил горизонт. Медленно, спотыкаясь о свои воспоминания, спотыкаясь вместе с нею. Плакал.
Позже он напишет в своем дневнике:
Я не знаю. Я больше ничего не знаю и не понимаю. Для чего мы так жестоки? Для чего нам все эти игры? Для чего мы делаем другим больно? Лишь для того чтобы потешить себя, показать свою силу? А ведь, и мы так же потом попадаем, и нами уже играют. Мы превращаемся в марионеток, а потом мы умираем. Умирает все самое светлое и чистое, что в нас еще оставалось. Для чего?
Сейчас он просто шел, старался не думать не вспоминать, но от мыслей он не мог спрятаться, не мог просто забыть, не мог остаться абсолютно один. Он обреченно посмотрел назад.
Если я сейчас поверну и пойду назад, то пройду не меньше нежели продолжу идти вперед, и путь мой будет одинаково однообразен и уныл. Если я продолжу идти вперед, то я дойду до конца, и так же будет больно и грустно. Я все также буду одинок и не услышу ее смеха. Но и там, позади, его тоже нету.
Он уже не плакал, слезы просто текли по его щекам, приставали к кончикам губ, и он чувствовал их соленый вкус. Он шел, ему сопутствовала его тень и шпалы. Когда к нему подкралась развилка железной, он свернул в ту сторону, куда ходили они вместе 15 дней назад. Он даже не думал над этим, ноги сами шли. Он перестал спотыкаться, шаг его слегка ускорился.
Ну почему я не могу этого избежать? Я же знаю, что ничего, ни чего не вернуть, мне поможет только время, но боль и воспоминания останутся. Они будут со мною все оставшееся время.
Он шел быстро, наступая на каждую шпалу уверенно и четко. Он не задавал темп, он шел согласно скорости его мыслей. Она вновь и вновь представала перед его глазами, то смеющаяся и полная жизни, то плачущая, иногда она смеялась и плакала одновременно. Но только один раз он смог вспомнить ее немое молчание. Он не выдержал и понесся вперед, горячие слезы подхватывал ветер, а его волосы кричали вместе с ним. Он бежал словно за ним гнались убийцы, словно его жизнь зависела от его бега. У него была только она в мыслях. Ее немой образ, ее закрытые глаза и руки, сложенные вместе. Он бежал не останавливаясь.
Коснулся ворот. Дальше некуда бежать. Завод. Его сердце выпрыгивает из груди. Он, задыхаясь, садится на землю, прислонившись к этим самым воротам, и смотрит на медленно идущий поезд, впервые за долгие годы, по этим смертоносным путям.