Таракановка. Часть 2.

Sontucio, 27 марта 2007 ( редакция: 10 ноября 2018 )

К Всехсвятскому храму приписана и восстановленная в 1998 году Спасо-Преображенская часовня Братского кладбища, на Новопесчаной улице. Теперь в ней вновь служатся панихиды по убиенным воинам. И в августе 2004 года, в 100-ю годовщину со дня начала Первой мировой войны, на Братском кладбище тоже открылся исторический мемориал. Тогда в храме Всех Святых была отслужена панихида, а затем на Новопесчаную улицу направился крестный ход. А чуть раньше, 9 февраля 2004 года, в годовщину начала русско-японской войны и 100-летия подвига крейсера "Варяг", в храме прошла панихида по участникам обороны Порт-Артура, героическим морякам крейсера и всем русским воинам, воевавшим за Отечество.

Ходынское поле (Ходынский луг) расположенное ниже по течению речки Тараканови имеет очень древнюю историю. Первое упоминание о нем относится к 1389 году, когда Дмитрий Донской завещал подмосковный Ходынский луг своему сыну Юрию Дмитриевичу.

С Ходынским полем связаны события смутного времени, появление Лжедмитрия II, польская интервенция. Летом 1609 года польский король Сигизмунд III с тридцатитысячным войском двинулся в пределы Московского государства, мотивируя это тем, что он идет не для пролития христианской крови, а для установления мира и порядка. В действительности же он хотел, пользуясь смутой, посадить на престол королевича Владислава. Вот как описывает эти события Николай Мархоцкий в своей книге «История Московской войны», в главе «Сражение с москвитянами у Ходынки»:

«А мы, не зная, что неприятель пойдет следом, ушли к обозу за речку Ходынку. Она была хоть и маленькой, но обрывистой, так что отряду переправиться через нее было трудно. Здесь мы загородились от неприятеля, но не так, как следовало бы, поскольку, сойдя с широкого поля, оказались в месте более узком. Из обоза к нам прибыло четыреста человек свежей польской пехоты с несколькими небольшими пушками. Они встали на берегу той самой Ходынки. Напрасно тогда мы выстраивались к бою, имея возможность уйти без потерь.

Тут со своими гуляй-городами подошли москвитяне. Наши не знали о гуляй-городах; завидев неприятеля, они решили, что наступает только московская конница, и поскакали к ней через речку. Три казацкие хоругви встали во главе и пошли вперед, за ними поскакала гусарская хоругвь (тому кто ее вел, не стоит этим хвалиться). Когда казацкие хоругви оказались на поле, из гуляй-городов стали палить, и казаки повернули назад. А гусарская хоругвь пошла вперед и направилась прямо на конницу, надеясь, что если удастся ее смять, гуляй-города будут нашими. В ответ открылась пальба, в хоругви пало несколько лошадей, но, несмотря на это, отряд налетел на конницу. Москвитяне же, в расчете на прикрытие из гуляй-города, держались так, что приняли на себя удар копий. Затем пошли и другие хоругви, но они уже ничего не изменили. Первая хоругвь, сколько смогла охватить своими рядами, гнала москвитян в спину, другие хоругви пошли в свой черед следом, остальные обратились на гуляй-города: отбили ружья, посекли пехоту, в пушки впрягли лошадей, чтобы отвезти в обоз. Если бы мы проследили за московской конницей, победа была бы в наших руках.

Московская конница, которую оттеснила первая хоругвь, быстро уходила и, чтобы не было сумятицы, шла почти рядом с нашими. Если бы наши хоругви, не вмешиваясь не в свое дело, обратились на левое крыло, то мы бы одержали большую победу. Но произошла ошибка: хорунжий первой хоругви, который должен был следовать за своим предводителем, увидев сбоку москвитян, присоединился к тем, кто их преследовал. Хоругви, следовавшие за первой, решили, что она уже смята, и ни с того ни с сего показали спину. Москвитяне опомнились, насели на нас и погнали, разя, прямо в Ходынку. Свои гуляй-города они отбили, потому что наши хоругви все до единой вынуждены были спасаться бегством (тогда-то мне ногу и прострелили). Но это было еще не все, чем Бог нас наказал. На реке Ходынке у нас было несколько сотен пехоты, — с ее помощью мы могли бы поправить дело. Но пехотные ротмистры, похватав хоругви, побежали первыми; так что, когда дойдет до битвы, плохо, если у пеших ротмистров будут кони.

Тем временем наше войско удирало к обозу. Хорошо, что там оказался Заруцкий с несколькими сотнями донцов. У речки Хинки (Химки), где мы поставили укрепления для защиты обоза, он повел ответную стрельбу из ручного оружия. Иначе неприятель ворвался б на наших плечах прямо в обоз. Хотя победа была рядом, мы лишились тогда всей пехоты, потеряли убитыми нескольких ротмистров; немало было убито и ранено товарищей, челяди, лошадей, множество важных персон попали в плен и были увезены в Москву. Попал туда и мой свояк Адам Боженцкий. С ним впоследствии случилась целая история, когда князь Иван Шуйский подарил мне его, отпустив даром и вручив ко мне послание, — якобы ответ на мое письмо, которое Ивана Шуйского так растрогало, что он не только отпустил Боженцкого даром, позволив залечить раны (ибо тот был опасно ранен ударом сабли), но и всех пленников в московской столице кормил, а самым важным, когда тех освобождали по обмену, давал платье.»