А вот рассказ хирурга С. С. Юдина: «В усадьбу Захарьина приехал адъютант Московского генерал-губернатора и требовал, чтобы о нем немедленно доложили «Его Превосходительству, профессору». Лакей доложил Г. А. Захарьину, который буквально ответил: «Не велика персона – полковник; может и обождать. Пусть побудет в зале». Так и протомил он адъютанта более часа, который взволнованно ходил по зале, слегка позванивая шпорами и колеблющимися аксельбантами.
Наконец, Г. А. Захарьин вышел к адъютанту в комнатном халате и сухо спросил, что ему надобно. Адъютант доложил, что получена телеграмма из Петербурга, в которой сообщается, что заболело Его Императорское Величество Государь Император, и что для пользования его Величества необходимо срочно пригласить профессора Захарьина из Москвы.
Передавши поручение генерал-губернатора, адъютант присовокупил, что экстренный поезд уже подан на станцию «Химки», и что для переезда на станцию сюда к дому подана губернаторская тройка лошадей. На последнее сообщение адъютанта Захарьина желчно ответил: "Еще отродясь не ездил в чужих упряжках. Уж как-нибудь доберусь на своей лошади», - на что адъютанту не оставалось ничего другого, как вымолвить: «Слушаюсь –с», и щелкнул каблуками со шпорами.
В Химках действительно уже ожидал особый поезд: два паровоза и один салон-вагон, куда и вошел сам Г. А. Захарьин.
Переезд от Московского вокзала в коляске совершился очень быстро, ибо царь находился в Аничковом дворце, т.е. тут же рядом, на Невском Проспекте.
Г. А. Захарьин вошел в спальню императора, хотя и во фраке и со звездой, но обутым в зеленые плюшевые сапожки и опираясь на свою палку с резиновым наконечником.
Когда он вошел к царю и шел от двери к постели через всю комнату, то остановившаяся в дверях императрица Мария Федоровна сразу уловила, как царь смотрит не в лицо идущего к нему профессора, а то на палку, то на зеленые плюшевые сапожки, и по выражению лица своего мужа понимала, что «быть беде». Тогда для предотвращения скандала она громко воскликнула: «C’est moi, c’est moi qui lui a permis» («Это я, это я ему позволила»). И гроза миновала.
Выслушав больного, и поставив диагноз воспаления легкого, Г. А. Захарьин авторитетно заявил, что, во-первых, та комната, в которой находится царь, не годится для легочного больного и, осмотревши все помещения Аничкова дворца, потребовал перевести царя куда-то на антресоли, куда Мария Федоровна должна была проникать чуть ли не по винтовой лестнице.
Вот запись в дневнике А. В. Богданович: «когда Захарьин был в Петербурге, он задохнулся от дурного воздуха, войдя в спальню царя, в которой были четыре собаки. Эти собаки грязнили всю комнату, а царица не хотела их оттуда увести».
Во-вторых, Г. А. Захарьин заявил, что он не доверяет ни одной петербургской аптеке, и что лекарства для царя надо ежедневно привозить из Москвы, и что лекарства эти он там сам будет пробовать. Так все и было выполнено; и отвар наперстянки возили каждый день из Москвы с особым фельдъегерем.
Через три дня температура стала нормальной, что давало поводы для иронических замечаний многих завистников Г. А. Захарьина, ставивших под сомнение диагноз воспаления легких».
Вельяминов продолжает: «26/I Государь настолько поправился, что в этот день утром врачей больше не принял. По случаю (семейного праздника) в этот день во Дворце был завтрак с приглашенными, но в отсутствии Государя; после завтрака гр. Воронцов пригласил Захарьина к Государю и понес с собой пакет с каким-то орденом, о чем можно было судить по форме пакета. Вскоре Захарьин вернулся и объявил мне, что Государь его отпустил, наградил звездой Владимира 2 степени (это был первый орден Захарьина) и что сегодня вечером он уезжает в Москву».
По другим данным, Захарьин был награждён орденом Александра Невского и 15 тыс. руб., его ассистент доктор Беляев получил 1,5 тыс. руб., а несколько позже Вельяминов удостоился звания почётного лейб-хирурга.