Г.А. Захарьин и Александр III

Во второй половине сентября Царская Семья переехала в Ливадию. Государь жил в маленьком дворце, где жил наследником; там-же, кроме Императрицы, жили Цесаревич Николай Александрович и В. К. Георгий Александрович.

28 сентября Вельяминова вызвали к Государю, и 1 октября он был в Севастополе, а вечером, проехав на лошадях через Байдарские ворота, прибыл часов в 8 вечера в Ливадию, где остановился в свитском доме.

Н.А. Вельяминов вспоминает: «Попов бывает у Государя 2 раза в день, делает назначения, которые не исполняются; Государь упрямится и не слушается; ухода за больным никакого; лекарский помощник Поляков боится Государя и, конечно, никакого влияния не имеет. Государь употреблял категорически противопоказанное ему мороженое, которое очень любил. (Любовь государя к мороженому и ледяному шампанскому имеет медицинское объяснение: почечные больные лучше переносят и усваивают горячую или очень холодную пищу и напитки).

Императрица выбилась из сил и беспомощна. Государь работать, конечно, не может, но все же пытается это делать и только себя утомляет. Никакого режима не установлено и врачебного руководства и плана лечения нет. Из всего этого я мог заключить, что Русский Император, пользуется таким дурным уходом, как ни один из Его подданных, даже в самой плохой больнице.

Необходимо избрать одного врача, которому Государь и Императрица считают возможным довериться, который организовал бы уход за больным, следил бы за исполнением назначения консультантов, одним словом, был бы действительно домашним врачом Государя.

С 1867 года царская семья приезжала в Ливадию каждый год

Граф Воронцов возразил: «Ведь Захарьин, это сумасшедший самодур, ему нельзя здесь жить; через 3—4 дня он приходит в такое состояние, что начинает бить стекла. Попов — хороший малый, но молод, не авторитетен, Императрице не нравится, но хорошо еще и то, что его пускают к Государю. Теперь я боюсь, что Захарьин станет на дыбы, потому что выписали Лейдена, и не захочет оставаться и брать лечение на себя».

«Ну, вы, граф, — сказал я, — придаете самодурству Захарьина слишком много значения. Он обязан здесь остаться, я, как лейб-медик, этого требую, потому что нельзя оставлять Государя без присутствия здесь авторитетного в глазах России терапевта. Попов для меня и для России ничто, а я хирург, да и вообще, если бы я был и терапевтом, я взять на себя одного ответственности не решился бы.

Следовательно, Захарьина надо здесь оставить, как поступить с Лейденом — будет видно, во всяком случае, одного Лейдена, как иностранца, и меня здесь будет мало, а Захарьина можно успокоить, — ведь Государь не замоскворецкий купец, ведь есть же управа и на Захарьина.

Граф Воронцов согласился и с этим и, улыбаясь, закончил разговор: «Ну, как-нибудь справимся».

Между тем я узнал, что в государственных делах полный застой, здесь сидят 7 фельдъегерей, которые не могут выехать, так как Государь не работает, и резолюций нет; во всех министерствах полное уныние. Наследник держит себя очень пассивно и ничего не высказывает. Необходимо действовать. Если все правда, что я слышу, то о поездке в Корфу не может быть и речи; можно в дороге или там, на чужбине ожидать всего. Что скажет тогда Россия?!»