Г.А. Захарьин и Александр III

Император Александр III с 1892 года периодически чувствовал недомогания. В двадцатисемилетнем возрасте он перенёс тяжёлую форму тифа, в результате которого лишился половины своих густых волос. Серьёзным испытанием для него стала террористическая вакханалия против отца в завершающий период его царствования.

Высказывалось мнение, что Александр III особенно надорвал свой организм из-за чрезмерных усилий 17 октября 1888 г. во время крушения поезда в Борках, когда поддерживал своими руками крышу вагона, в котором находилась почти вся его семья. Говорили, что при падении дна вагона «государь получил ушиб в почки».

Однако «по поводу этого предположения... профессор Захарьин высказался скептически, так как, по его будто бы мнению, последствия такого ушиба, если он был, проявлялись бы раньше, ибо катастрофа в Борках имела место пять лет до обнаружившейся болезни».

Возможно, последствия ушиба начали проявлялись раньше, но Захарьин об этом не знал.

Друг царя, князь В. П. Мещерский вспоминал, что если Александр III заболевал, то «героически выносил самые нестерпимые страдания, ни на минуту не прерывая занятий и даже шутя с собеседниками, но к доктору обратиться для него было мучительнее и тяжелее всякой сильнейшей боли».

Рассказывает Н.А. Вельяминов: «15/I 1894 г. я неожиданно был вызван Императрицей в Аничков Дворец, где тогда жил Государь. Царская чета жила в маленьких и низких комнатах в 3 этаже, окнами на Невский и в сад. Здесь были: спальня, уборная-будуар Императрицы (угловая комната), рабочий кабинет Государя, шкапные и помещения для личной прислуги. Столовая, большой кабинет Государя и все приемные комнаты были в бель-этаже.

Любимым местом пребывания для Государя Александры III и Императрицы Марии Федоровны была Гатчина. Царская Семья и там почему - то любила для жилья маленькие и низенькие комнаты, а большими пользовались только для официальных приемов.

Государь простудился и уже несколько дней чувствовал себя нездоровым: поднялась температура, и усилился кашель. Мы с Гиршем нашли, при очень высокой температуре, гриппозное воспалительное гнездо в легком, о чем я и доложил Императрице и министру двора.

Я объяснил Императрице, что всем покажется странным, когда узнают, что в столице воспаление легких у Государя Императора лечат два хирурга и что необходимо призвать авторитетного терапевта (С. П. Боткина уже не было в живых).

Императрица пошла к Государю, но скоро вернулась и объявила мне, что Государь сердится и ничего не желает слушать о приглашении еще врачей. Вся царская семья находилась в тревоге и беспокойстве».

Вельяминов продолжает рассказ: «Приехал министр двора граф Воронцов, и мы узнали новость, которая меня очень порадовала. Еще с вечера граф Воронцов, не посоветовавшись с нами, тайно от всех вызвал из Москвы проф. Г. А. Захарьина якобы для себя, и он должен был приехать около 11 часов с курьерским поездом. Было решено сказать Государю, что Захарьин оказался случайно в Петербурге, и что вся Семья желала бы, чтобы он осмотрел Государя.

По приезду Захарьина исследовать больного удалось лишь поверхностно, ибо Государь этому исследованию не способствовал. В результате Захарьин присоединился к нашему диагнозу, несколько преувеличил серьезность положения и назначил лечение, которое Государь, к моему удивлению, согласился выполнить».

«Как сообщают, — записал в своём дневнике 17 января В. Н. Ламздорф, — ввиду появления некоторых тревожных симптомов граф Воронцов-Дашков с согласия государыни телеграфно вызвал из Москвы профессора Захарьина. Вчера около часа дня великий князь Владимир, выйдя из комнаты государя, расплакался и ужасно напугал детей Его Величества, сказав, что всё кончено и остаётся только молиться о чуде».

«Во дворце сначала Захарьин, не ознакомившись с новой для него атмосферой, держал себя скромно, но постепенно освоился и пустил в ход все свои чудачества, которые так способствовали его популярности в московском купечестве. Он начал с того, что попросил себе отдельную комнату наверху, чтобы быть ближе к больному, и испросил себе разрешение пользоваться внутренним личным лифтом Императрицы, ссылаясь на невозможность ходить по лестницам вследствие невралгии в ноге, — что граф Воронцов ему и устроил.

А кончил тем, что приказал прислуге расставить по коридору венские стулья (именно венские), на каждый из которых он для отдыха на минуту садился, проходя по коридору, и надел вместо сапог валенки, в которых в тут же вечер пошел к Государю.

Историю со стульями Государю рассказали, чему Он посмеялся, а по отношению к валенкам гр. Воронцов — не знаю по собственному ли почину или по приказанию свыше — указал Захарьину, что ходить в валенках, как в туфлях, во дворце, да еще при Императрице, не принято, и он это бросил.

Государю и Императрице Захарьин и его чудачества не понравились, но своим уверенным тоном и своей самобытностью он все же произвел на Государя известное впечатление.

Государь поправился приблизительно к 25/I. Прощаясь, Захарьин заметил, что улучшению состояния здоровья Государя поможет сухой климат Крыма».