Москва в 1812 году. Продолжение.
11. Ожидание ключей от Москвы.
Наполеон страдал от жестокого гриппа, он потерял голос, и поэтому остался в Можайске на три дня. Усталый, еще не вполне оправившийся от тяжелых впечатлений Бородинской битвы, Наполеон 2 сентября подъезжал к Москве в карете. Здесь он догнал авангард своей армии. Его простуда все еще не проходила.
Последний переход, однако, император сделал верхом, двигаясь тихо, осторожно, обшаривая кавалериею все окрестные рощи и овраги. Ждали битвы, так как местность казалась удобною для нее: кое-где находили начатые земляные работы, но они оказались покинутыми, и нигде не встречено было ни малейшего военного сопротивления.
Наполеон был убежден, что Кутузов не оставит город без сражения: « Я ни на миг этого не допускаю. Они будут защищать Москву, или попросят мира». В 10 часов утра 2 сентября Наполеон уже в селе Троекурово встречает Мюрата и узнает от него, что сражения под Москвой не будет.
Наконец, осталось подняться на последнюю перед городом высоту, называемую «Поклонною», потому что с нее богомольцы совершают первое поклонение московским святыням.
Солнце ярко играло на крышах и куполах громадного города. Было 2 часа дня, когда французские разъезды показались на этой горе и раздались их восторженные крики: «Москва! Москва!»
Москва казалась местом блаженства и отдыха для наступавшей армии; французы, не исключая самого Наполеона, подходили к ней в упоении, а чудный вид, открывавшийся на город с Поклонной горы, еще более содействовал подъему их духа.
Картина, неожиданно открывшаяся солдатам Наполеона с Поклонной горы, была настолько ошеломляющей, что свои впечатления от нее сочли необходимым описать десятки, если не сотни, участников похода.
«Вид на эту столицу с холма, откуда Москва предстала перед нашим изумленным взором, записал в дневнике 21 сентября Фантен дез Одар, как будто перенес нас в детские фантазии об арабах из сказок тысячи и одной ночи. Мы были внезапно перенесены в Азию, так как [то, что мы видели] уже не было нашей архитектурой... В отличие от устремленных к облакам колоколен наших городов Европы, здесь тысячи минаретов одни зеленые, другие разноцветные были закруглены и блестели под лучами солнца, похожие на множество светящихся шаров, разбросанных и плывущих над необъятным городом. Восхищенные этой блестящей картиной, наши сердца забились сильней с гордостью, радостью и надеждой».
Забыв о ранах и страданиях, огорчениях, обидах и сомнениях все они - вице-короли, принцы, маршалы и генералы – поздравляли своего командующего. Там были Коленкур, Мюрат, Богарне, Мотье, Даву, Лористон, Гурго. И вдруг, все в едином порыве запели «Марсельезу». Они торжествовали, они были в Москве!
Великий завоеватель ждал на Поклонной горе депутацию с ключами от города. Его нетерпение росло. Каждую минуту он посылал все новых и новых офицеров и справлялся о депутации или об именитых гражданах. Наконец одно за другим прибыли донесения Неаполитанского короля и генерала Дюронеля. Они не только не нашли никаких властей в городе, но и не могли отыскать там ни одного жителя из видных лиц. Все бежали.
Москва была пустыней, где можно было встретить лишь нескольких бедняков из низшего класса населения. Известие, что Москва пуста, потрясло Наполеона. Когда император французов занимал своими войсками среднеевропейские столицы, Берлин или Вену, то жизнь не умирала в них, несмотря на потрясение страны, несмотря на ненависть к французам.
Известие, что Москва пуста, потрясло Наполеона. Федор Корбелецкий, по случайности попавший во французский плен чиновник министерства финансов, находясь в этот момент в свите Наполеона (французы «консультировались» у Корбелецкого в тех случаях, когда не могли объяснить себе происходящее, а отсутствие в Москве жителей было как раз из таких), записал: «он представлял собой человека беснующегося или мучимого жестокими конвульсиями, что продолжалось битый час: и во все это время окружавшие его генералы стояли перед ним неподвижно, как бездушные истуканы, и ни один не смел шевелиться».
Потеряв время на ожидание «бояр» и испортив себе настроение их видом, Наполеон решил въехать в русскую столицу утром следующего дня.
Он заночевал за городом, в доме трактирщика у Дорогомиловской заставы. Настроения это ему не поправило: всю ночь императора атаковали русские клопы. «На следующее утро мы обнаружили в постели императора и на его одежде клопов, которые так привычны в России, - писал Констан. – Всю проведенную в том доме ночь император не спал». К тому же в доме стояла нестерпимая вонь, которую не могли победить ни алоэ, ни уксус, сжигавшиеся Констаном – вполне вероятно, трактирщик в стратегических местах оставил массу неозонировавших воздуха предметов.
К вечеру 2 сентября французская армия начала вступление в Москву тремя колоннами. Первая колонна перешла Москву-реку у Воробьевых гор. Вторая, перейдя реку в Филях, шла через Тверскую заставу. Третья вступала в Москву через Дорогомиловский мост.
Наполеон приказал своим войскам надеть парадную форму и вступить в город с музыкой и барабанным боем. Восторгу французов не было предела.
Еще в предместье на них кинулись какие-то люди с вилами, ружьями и пиками. «Далее нам встретились и другие русские, стрелявшие в нас; но так как они никого не ранили, то и у них просто вырывали ружья, разбивали, а потом спроваживали ударами приклада под зад».
Уже тогда французов удивила пустота на улицах. «Не было видно ни души, даже ни одной женщины, - удивленно пишет Бургонь, - и некому было слушать музыку, игравшую «Победа за нами!». Гвардейцы решили, что москвичи, робея, подсматривают через щелки ставен.