ИЗБРАННОЕ
За что?
Наш поезд стоял в Бресте уже час: меняли тележки вагонов. Таможенный контроль шастал по вагонам.
Она вошла в купе и я сразу понял, что по мою душу. Худая и плоская. Злые глаза в амбразурах глазниц. Черный ниже колен плащ из блестящего дешёвого кожзаменителя, фуражка, черные сапоги. Так в кино показывают эсэсовских женщин- офицеров, садисток. Сердце застучало, легкий холодок пробежал между лопаток.
-Не дергайся, ты чист,- мысленно приказал себе. Но она была профессионалом. Видимо, так собаки чувствуют адреналин своих жертв, так и она смотрела в упор только в мои глаза.
-Прошу всех выйти, а вы останьтесь. Длинный наманикюренный черный ноготь показывал на меня.
Ребята вышли.
-Показывайте!
Голос ее был тих, но в этой видимой мягкости скрывалась угроза.
-Что, собственно, показывать?
-Что везете за границу.
-Что везу? Вот Гжель. Нас попросили взять что-то русское для благотворительной ярмарки в маленьком немецком городишке около Дюссельдорфа. /Зря вез. После мейсенского фарфора это "искусство" казалось жалкой поделкой/
- Вот самоварчик тоже для ярмарки.
О незадекларированной валюте в тайнике рассказывать не хотелось. Кстати, марка тогда стоила 64 копейки, а доллар - 98! Знакомый фарцовщик в 90- м предлагал по 4р. за доллар. Пожмотничал, а зря! Что такое инфляция мы узнали именно тогда вначале 90-х.
-Так, а еще?
-А что еще, вот мои вещи смотрите.
И она стала рыться! Она знала, что искала. Торжественно двумя пальцами вытащила небольшую папку с рисунками.
-А, это мои наброски!
-Наброски?
Вопросительно прошипела она, раскрыв папку. Там было три десятка форэскизов будущих картин. Выполнены они были в разных техниках: от карандаша, шариковой ручки до акварели и гуаши. Формат половинка А-4. Рассматривая эти "шедевры", она прорычала:
- А где печати Минкульта и разрешение на вывоз за границу?
У меня полный ступор. Когда дар речи вернулся, я начал смеяться. Даже не мог себе представить, что эти кроки, сделанные левой ногой, могут представлять государственную ценность, на вывоз которых в Министерстве Культуры СССР надо брать разрешение!!!
-Вы напрасно радуетесь, я вправе снять вас с поезда до выяснения.
Такая перспектива меня совершенно не устраивала. Сорвется фестиваль в Кельне и выступления в Дюссельдорфе. Конечно, мои помощники выстроят декорации и без меня, но это большой риск.
Собрался и, выдохнув, объяснил эсесовке, что эти, как она утверждает произведения искусства, вовсе таковыми не являются, а всего лишь наброски будущих моих картин, которые еще только в проекте, и везу я их показать известному русскому художнику, одному из лучших мастеров эзотерической живописи, живущему ныне в Дюссельдорфе, дабы получить его авторитетный совет. Пока я все это говорил рука само собой нарисовала шарж на эту фашистку, благо нос у нее был такой, что, если бы я нарисовал только его, портрет был бы все равно узнаваем.
-Вот, видите это тоже набросок, - сказал я, протягивая ей листок.
Глаза ее округлились и уголки густо накрашенных губ поползли вверх. Ресницы сделал длинные как у Мальвины и губы как у Монро.
-Ладно, - сказала она примирительно.
-А вот самовар нужно сдать в камеру хранения на вокзале.
Да, что ж за страна такая, что даже кроки и паршивые самовары представляют гостайну! Аккуратно положила рисунок в планшет с документами.
-Берите самовар и сдавайте!
Взял самоварчик и пошел искать камеру хранения.
Поезд уже тронулся, когда я, запыхавшись, влетел в вагон. Ребята недоуменно смотрели.
-За что она тебя?
-А я знаю!
Невольно подумалось о наводке, но кто? Фестиваль прошел блестяще, а вот с художником -авангардистом я так и не встретился. Он перебрался в Штаты.
Возвращались тоже поездом. Слава Богу, что на въезде никого не потрошили. На границе СССР первое, что увидел были автоматчики в касках за станковым пулеметом (война еще не кончилась?) и колючая проволока. Много- много колючки (Гулаг тоже?). Был ноябрь. Когда мы уезжали из Кельна, светило солнце, днем 15 тепла, а у нас, как только пересекли погранзону, шел бесконечный дождь со снегом. Промок еще на Белорусском, хлебнув ботинком из лужи. На Сходненской замерз, так и не дождавшись «тэшки». Пока дошел от метро до дома по хлюпающей каше из мокрого снега, зуб на зуб не попадал. Дома никого: жена на работе, сын в школе. Холодильник полупустой. Сел на кухне и перед глазами нарисовалась обычная витрина магазина в занюханном городке близ Кельна. Говорят, что некоторые особенно чувствительные товарищи из СССР, впервые попавшие за границу, плачут у витрин с колбасой. Нет, я не плакал у этих, я плакал у других.
На небольшой площади маленький магазинчик, подошел к витрине с игрушками. Там среди плюшевого изобилия стояли радиоуправляемые модели самолётиков, катеров и автомобилей. Стоял и вспоминал, как мы с маленьким сыном мастерили авиамодели и часами крутили пропеллер моторчика, пытаясь запустить двигатель. Мой палец становился синим, в квартире все пропахло эфиром и горючей смесью. Когда же двигатель запускался, сначала он больно бил по тому же пальцу, а потом ревел так, что прибегала жена и соседи стучали по батарее. Мы гоняли наши ястребки на льду Химкинского водохранилища. Налетавшись, приходили домой, замерзшие, но счастливые- сегодня "сбили" пару фрицев. Жизнь этих кордовых моделей была недолгой, обычно разбивались при посадке. На последней была надпись: «на Берлин!»
Сколько я стоял, тупо уставившись на эти замечательные игрушки, трудно сказать. Из магазина вышел хозяин и спросил, что со мной? Ну, как ему, потомку тех фрицев, которые убили моих дядей на войне, которых мы победили в 45-м, как ему объяснить мою генетическую ненависть к нему, и таким как он, сытым и самодовольным. А самолетик только повод.
Прошло много лет. Сегодня, когда мы с сыном вспоминаем наше тушинское житьё, мне все время хочется сказать одну и ту же фразу.
-Прости меня, сын, я сделал все, что мог!
2013
