Был такой товарищ по имени Паскаль Блез Этьенович. Конечно, все знают его открытия и некоторые даже слышали о "Пари Паскаля". Вот об этом и поразмышляем.
Паскаль доказывает необходимость веры в Бога с помощью теории вероятностей. Он предлагает рассуждать примерно так: верующий человек, жертвуя некоторой частью земных благ, надеется приобрести вечность, то есть, поставив на кон конечную сумму, получает шанс на бесконечный выигрыш. Атеист, хоть и оставляет себе то, что жертвует верующий, имеет нулевой шанс на то, чтобы выиграть вечность. С точки зрения теории игр тактика атеиста бессмысленна.
«Некоторые исследователи протестуют: разве можно доказывать математически то, что связано с жизнью сердца, с откровением? Но Паскаль и сам прекрасно все это понимает, — считает православный мыслитель Борис Тарасов. — Тем не менее есть такие люди, которые еще не углубили жизнь своего сердца, к ним-то и обращены подобные математические аргументы. Эта книга по сути миссионерская. ( "Мысли" авт.) Она была рассчитана на людей, эпохи Возрождения надеявшихся, что человек своими собственными силами, без Бога, не обращая внимания на фундаментальную двойственность человека — сочетание в нем высшего и низшего, достигнет блага, истины, справедливости. На самом же деле человек, освободившись от Бога, оказался в плену собственной греховной природы. И вместо того чтобы, внутренне углубившись, с нею бороться, оказался в ее плену».
Всё это, конечно, очень занимательно. Но жизнь не рулетка, она не принимает ставок. Тем более, что атеист в вечность, как правило, не верит. Ещё сложнее агностикам, людям, думающим и глубоко анализирующим. Их чёткий, дисциплинированный ум не в состоянии представить то, чего нет, то что не имеет доказательства существования.
Почти за 40 лет воцерковления, приглядываясь к прихожанам, заметил разные способы существования в Церкви. Дети и старушки верят одинаково, наивно и поверхностно. Многим даже не нужна святоотеческая литература. Для них есть определённый перечень алгоритмов поведения в храме и в жизни. Иногда эти постулаты ничего общего с православием не имеют и зиждутся на языческих корнях.
Другое дело интеллигенты. Их пытливый мозг не может не углублять информацию, естественно, речь в первую очередь идёт о святом предании. И вот здесь и кроется самый тайный соблазн. Гордыня, обычно присущая людям с высшим образованием, невольно берёт на себя смелость разобраться в самых тонких материях богословских текстов, которые читаются не умом, а духом. А вот духа, увы, не хватает.
Себя же отношу к очарованным созерцателям, и скорее всё- таки ближе к детям и старушкам, но без языческих закидонов.
Еще в период неофитства, делая первые шаги к Храму, был просто покорён красотой, открывающихся горизонтов. В первую очередь этим очарованием обязан трудам святого Антония.
Как всё начиналось? Собственно, богоискательством занимался почти с детства. Тогда еще не были понятны многие нравственные императивы, но душа искала идеал. Перечитал всё, что издавалось под рубрикой "Библиотека атеиста". Просто другого ничего не было. Много и часто, бывая на этюдах в разных монастырях и церквях, видел "странных" людей, непохожих на тех, которые меня окружали в повседневной жизни. Очень хотелось узнать их лучше. Крестился в 38 лет, осознанно, но ещё многого не понимая. Это был, пожалуй, самый главный поступок в жизни. С этого момента как и почему пошла информация. Появились книги, из СМИ стали отцеживаться факты и события, так или иначе связанные с верой. А вера -то была меньше горчичного зерна. Но процесс шёл с большим ускорением. Первая исповедь, первое причастие в соседнем храме. Жена рассказывала, что когда я вместе с остальными прихожанами подходил к чаше, рефлекторно шагнул, как бы на ступеньку. Помню смутно. Был сильный эмоциональный подъём. Дальше– больше. Но гордыня всё время давала о себе знать. То священник плохой, то поют непрофессионально, то бабки в храме достают. Так бы, наверное, и мыкался, если бы не появился Батюшка. Жена и сын уже год ездили в какую- то глухую деревню, в Подмосковье. Приезжали радостные, рассказывали странные вещи про чудеса. Интересно стало. Поехал с ними. Восьмидесятилетний старичок, говорит с плохой дикцией, пальцы рук изломаны бандитами, храм холодный, служба длинная, поют так себе, всё время трясёт озноб и ужасно голодно. Исповедался, причастился. В электричке думал, что больше сюда не приеду никогда. Через неделю телевизионных будней захотелось снова увидеть старца. Объяснил это обстоятельство необычным состоянием предвкушения радости, очень похожим на ожидание подарков накануне дня рождения в детстве. И не разочаровался.
Многие коллеги крутили пальцем у виска. В жизни появился смысл. Не карьерный рост, не творческие вехи, не деньги– ничего не сравнимо с пониманием своего уникального и неповторимого места в мiре. Святой Августин говорит:
"Смысл этот не в бегстве от себя (а, наоборот, обретения себя в Боге),
не в бегстве от людей (но от людских пороков, чтобы не приразиться ими),
не от жизни, как таковой (ибо не жизнь сама по себе благо, но выбор в ней важен: она может быть добродетельной, а может быть пустой и бессмысленной."
Через десять лет увидел удивительный сон. День был тяжёлый, больше суток "пахал" в Останкино. Устал. Упал и забылся. Вижу себя в нашем деревенском храме у фрески св. Сергию Радонежскому. Святой что- то говорит и показывает на свиток, который держит в руке. Что написано на свитке не разберу. Утром газанул в храм. Подбежал к свитку: "Се, удалихся бегая и водворихся в пустыни. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури."
Первое ощущение – недоумение. Жена давно мечтала о собственном домике рядом. Но есть же дача в Ивантеевке, всего 17 км от МКАДа. А была ни была! И вот тут случилось, чуть не написал "чудо". В стране очередной дефолт, а заказы посыпались как их рога изобилия. Покупка земли, согласование проекта, стройка, подключение и оформление заняли ровно год. Справили новоселье. Остались только украшательные работы. Рог изобилия слегка иссяк.
Св. Антоний:
"Смысл пустынножительства – сфокусированность на Боге и жизнь в Боге. Такой вариант есть наиболее полный и совершенный."
Парадокс? Вот пример.
Многие из нас не просто нуждаются в общении с людьми, но крайне зависимы от людского признания, склонны к человекоугодничеству, чтобы быть в центре внимания людей. А без этого чувствуют себя крайне неуютно.
Святой Антоний, напротив, уходил от людей, уединялся в Боге, а люди сами шли к нему, находили его, оставались с ним, под его руководством.
Поистине, замечал подвижник, имея Бога, мы никогда не будем одиноки. Но не имея Его в душе, и в самых богатых людских обществах, центре внимания к нам и общении, будем чувствовать себя внутри одинокими.
Святой Антоний умел слушать и слышать.
Вот, поистине, показатель умного человека. Сколько подсказок он обретал этим дивным умением! Задается вопросом важным, идет в Храм, а там во фрагменте Евангелия, улавливает ответ. Ибо слушает и прислушивается. И много других примеров. Задавая вопросы и ожидая ответов от Бога, считал святой Антоний, надо уметь слышать их. Если человек готов слышать только себя, свое или приятное себе, он рискует не услышать Бога. Глас Божий не всегда бывает комфортным человеку, но всегда истинным и полезным. Отсутствие комфорта идет от гордыни (буйствует в человеке тугодум прихотливый, ограниченный и греховый, богоборческий), истинность – от смирения.
Главой всех добродетелей святой Антоний считал духовный разум, который позволяет человеку слышать истину Божию не искаженно и следовать ей, а фальши и лукавств человеческих и бесовских избегать. Храниться от этого. И во всем соблюдать меру благоразумную. Ниже ее: пассивность и бессмысленность, выше - страсть и одержимость. Мера есть само благо.
Святой Антоний прожил долгую жизнь – 105 лет. Имел силу в руках и ногах почти до последних своих дней. Имел хорошее зрение и не имел болезни глаз от старости. Не один из его зубов не выпал, единственно, что десны немного ослабли от старости. Не это ли жизнь в согласии с Богом и природой? Благоразумная и умеренная?
К нему стремились люди, и он помогал им: и в обучении, и в исцелении, и в наставлении, и во многом другом. Сам святой Антоний исходил из того, что учить можно лишь тому, в чем сам имеешь опыт. Опыт его самого (духовный) был богат. Ему было чему учить. Этому и учил святой Антоний, а многомыслия и пустословия избегал. И не учил по своей инициативе, но лишь по просьбам людей. Без мотива познания обучающегося, учить даже самому лучшему, бесполезно.
Сделать шаг к Богу, первый, робкий, пожалуй, самое главное событие в жизни любого человека.
" Но потребность в таких людях будет всегда. Иначе смерть и духовная и физическая."
Потребность - да! Была, есть и будет. А Люди? Как с ними? ...Попытался вспомнить таких Людей-современников... и представьте, не получилось, увы, даже близко подобных Яну Гусу. Готовых пойти на страшную смерть за свои убеждения. Это ли не признак вырождения человечества?
Касаемо духовной смерти..., вспомнилась троица молоденьких мамаш, катящих коляски с малышами и мило беседующих... матом. Разве они, а следственно и их дети Уже не мертвы духовно?
А оправдано ли существование физическое, мёртвых духовно? Риторические вопросы.
Уважаемый Виктор Константинович, прошу простить за может быть излишнюю щепетильность. Цитата: "Вашего обретения Господа", увы, есть неправда. До обретения также далеко как до горизонта. Чем дольше идёшь, тем дальше становится. Ещё святые отцы, подвизавшиеся в подвиге всю свою жизнь, плакали на краю жизни и смерти о своих грехах и считали себя самыми последними грешниками. Я в этом смысле в семье ведомый. Жена и сын ушли далеко. Жена вообще живёт в подвиге, как это громко не звучит. Сын тоже, к тому же он кандидат богословия. Есть кому учить. Это мои костыли, хромаю как могу.
Один профессор однажды в университете задал своим студентам такой вопрос. «Все, что существует, создано Богом?» Один студент смело ответил: «Да, создано Богом».
«Бог создал все?» спросил профессор. «Да, сэр,» ответил студент.
Профессор спросил, «Если Бог создал все, значит Бог создал зло, раз оно существует. И согласно тому принципу, что наши дела определяют нас самих, значит Бог есть зло.» Студент притих, услышав такой ответ.
Профессор был очень доволен собой. Он похвалился студентам, что он еще раз доказал , что вера в Бога это миф.
Еще один студент поднял руку и сказал «Могу я задать вам вопрос, профессор?».
«Конечно,» ответил профессор. Студент поднялся и спросил «Профессор, холод существует?»
«Что за вопрос? Конечно, существует. Тебе никогда не было холодно?» Студенты засмеялись над вопросом молодого человека.
Молодой человек ответил, «На самом деле, сэр, холода не существует. В соответствии с законами физики, то, что мы считаем холодом в действительности является отсутствием тепла. Человек или предмет можно изучить на предмет того, имеет ли он или передает энергию. Абсолютный ноль (-460 градусов по Фаренгейту) есть полное отсутствие тепла. Вся материя становится инертной и неспособной реагировать при этой температуре. Холода не существует. Мы создали это слово для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла.»
Студент продолжил. «Профессор, темнота существует?» Профессор ответил, «Конечно, существует.»
Студент ответил, «Вы опять неправы, сэр. Темноты также не существует. Темнота в действительности есть отсутствие света. Мы можем изучить свет, но не темноту. Мы можем использовать призму Ньютона чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Вы не можете измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир темноты и осветить его. Как вы можете узнать насколько темным является какое-либо пространство? Вы измеряете какое количество света представлено. Не так ли? Темнота это понятие, которое человек использует чтобы описать что происходит при отсутствии света.»
В конце концов, молодой человек спросил профессора, «Сэр, зло существует?» На этот раз неуверенно, профессор ответил, «Конечно, как я уже сказал. Мы видим его каждый день. Жестокость между людьми, множество преступлений и насилия по всему миру. Эти примеры являются не чем иным как проявлением зла.»
На это студент ответил, «Зла не существует, сэр, или по крайней мере его не существует для него самого. Зло это просто отсутствие Бога. Оно похоже на темноту и холод - слово, созданное человеком чтобы описать отсутствие Бога. Бог не создавал зла. Зло это не вера или любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло это результат отсутствия в сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или вроде темноты, которая наступает, когда нет света.»
Не Вы, Сергей Иванович, а я должен принести и приношу извинения за слишком категоричную трактовку Вашего поступка. Хотя и термин "обретение" не всегда имеет одномоментное понимание, обретать можно и пролонгировано, всю жизнь, как это у Вас и происходит. И ещё раз спасибо за разъяснение, порадовался за Вас и Вашу семью.
Любопытная история, но, полагаю это легенда, коих очень много слагается после окончания жизненного пути известными людьми. Самое начало настораживает, ведь А.Эйнштейн никогда в Университете не учился. С большим трудом поступил в т.н. Высшую техническую школу (Политехникум). Детали очень важны в подобного рода историях.
Итак Вы поставили на Орла (Бога), отказавшись от многих излишеств, которые и именуются грехами. Более того Вы пристально следите не только за своими поступками, мыслями, но даже и помыслами. Какой ужас! Вдруг на экране увидеть обнаженное тело и поймать себя на сладострастной мысли. Или поскользнуться на нечищенном тротуаре и, упав, произнести даже негромко короткую, но ёмкую формулу из нескольких непечатных слов. Или в пост нечаянно слопать зефир, забыв прочитать на упаковке, что одним из ингредиентов этого замечательного продукта является молоко. Кошмар! Мир рухнул!
Как жить?!
Спокойно! Повторяю, спокойно мелким почерком записать всё это на листочке бумаги и прочитать на исповеди священнику среди других более страшных грехов. Например, осуждения. Вчера Вы разместили на "Хомяке" пост, в котором клеймите последними словами мэра Москвы за то, что по его приказу по всей столице перекладывают брусчатку и бордюры и кладут новый асфальт. Или в парке Северного Тушина встретили матерящихся мамочек с колясками. Мало того, что Вы им не посочувствовали и не пожалели, но ещё и подумали о наградном пистолете.
Итак Вы поставили на Орла.
Чем вы рискуете, сделав такой выбор? Вы станете верным, честным, смиренным, благодарным, творящим добро человеком, способным к искренней, истинной дружбе и любви. Да, разумеется, для вас будут заказаны низменные наслаждения — слава, сладострастие, — но разве вы ничего не получите взамен? Вы много выиграете даже в этой жизни, и с каждым шагом, идя по избранному пути, все несомненнее будет для вас выигрыш и все ничтожнее то, против чего вы поставили на несомненное и бесконечное, ничем при этом не пожертвовав, а если и пожертвовав, но только ничтожно малым.
Поставив же на неверие (Решка) и ошибясь, Вы вместо вечного блаженства рискуете быть обречены на вечные муки, – то даже при минимальном шансе на правоту веры расчет риска и удачи велит избрать ставку на веру.
В самом деле. Поставив на неверие, Вы "свободны" делать всё, что взбредёт в голову. Вы можете пить, блудить… Список бесконечен, но жизнь конечна. И в этом варианте даже очень конечна.
Понятно, что конкретный ход мыслей Паскаля гораздо тоньше этой грубой логической схемы, в нём, как всюду у Паскаля, есть гениальное прозрение. В нём можно уловить совершенно иную мысль, именно, что, пойдя сначала «наугад» по пути веры, потом обретаем на нём опытное удостоверение его истинности.
Но если оставить это в стороне и сосредоточиться на приведённом грубом логическом остове мысли, то получается впечатление чего-то противоестественного, какого-то духовного уродства. Мысля Святыню и не зная, есть ли она на самом деле, мы должны заняться расчетом, стоит ли наугад поклоняться ей, не имея никакого внутреннего основания для веры, мы должны следовать расчёту, что для нас выгоднее вести себя, исходя из предположения, что утверждения веры всё-таки окажутся правильными. Какую религиозную ценность имеет так мотивированная решимость верить? Какое представление о Боге и Его суде над душой лежит в основе этого расчета?
Если бы я был неверующим, то я ответил бы Паскалю: "Я предпочитаю предстать перед судом Божиим – если он существует – и откровенно сказать Богу. Я хотел верить, но не мог, не находя основания для веры; честно искал Тебя, но не мог найти и потому склонился к убеждению, что Тебя нет; а теперь суди меня, как знаешь, я не знаю, есть ли Бог, и даже думаю, что Его нет, но я точно знаю, что, если Он есть, Он милосерд и, кроме того, ценит выше всего правдивость и чистоту души и потому не осудит меня за искреннее заблуждение; поэтому у меня вообще нет риска проигрыша, и все ваше пари есть неубедительная выдумка".
Но всё это трагически-мучительное состояние души перед лицом вопроса о вере и неверии, всё это тягостное и бесполезное напряжение духа, когда мы заставляем себя верить и всё же не можем заставить по той простой причине, что вера по самому её существу может быть только свободным, непроизвольным, неудержимым движением души – радостным и лёгким, как всё естественное и непроизвольное в нашей душе, – всё это проистекает из указанного понимания веры как ничем не обоснованного суждения о трансцендентной, недоступной нам реальности.
Для многих вера приходит с помощью мнений авторитетов. Да, может быть, узнав о высказываниях великих учёных о Боге, кто-то задумается: если такие умы верили, что я?
У меня было проще. Ещё в детстве я был очарован " музыкой сфер" Кеплера. Мало понимая тонкости, душа искала гармонию.
Музыка сфер по Кеплеру это математические соотношения в движении планет, увязанные с музыкальными интервалами. Кеплер установил семь основных гармонических интервалов (консонансов) : октаву (2/1), большую сексту (5/3), малую сексту (8/5), чистую квинту (3/2), чистую кварту (4/3), большую терцию (5/4) и малую терцию (6/5), из которых далее он вывел весь звукоряд как мажорного, так и минорного наклонения. Его расчёты показали, что разница между максимальной и минимальной угловыми скоростями планеты составляют приблизительно гармоническую пропорцию. Например, угловая скорость Земли меняется между афелием и перигелием на полтона (соотношение 16:15), от ми до фа, скорость Венеры меняется только в отношении 25:24 (так называемая диеса в музыкальных терминах). Кеплер таким образом интерпретировал это изменение «звучания» Земли: Земля поет ми, фа, ми.
По мнению Кеплера, планеты формируют своеобразный хор, в который входят тенор (Марс), два баса (Сатурн и Юпитер), сопрано (Меркурий), и два альта (Венера и Земля). При этом Меркурий, с орбитой в форме сильно вытянутого эллипса, имеет наиболее широкий диапазон звучания, в то время как Венера, с её почти круговой орбитой, способна издавать лишь одну ноту. По оценке Кеплера, очень редко возникают ситуации, когда все планеты могут петь в «идеальном согласии» — возможно, это случалось только один раз в истории, в момент творения.
По расчётам Кеплера, все соотношения максимальной и минимальной скоростей планет на соседних орбитах, кроме одного, составляют гармонические интервалы в пределах допустимой погрешности — менее диесы. Единственное исключение из этого правила составляли орбиты Марса и Юпитера, создававшие негармоническое отношение 18:19. Этот диссонанс (впоследствии подтверждённый правилом Тициуса-Боде) объясняется наличием между орбитами Марса и Юпитера пояса астероидов, открытого лишь через 200 лет после смерти Кеплера.
Потом была работа Кеплера "О шестиугольных снежинках". Потом была книга Вавилова "Глаз и солнце". А потом Библия, блаженный Августин, святитель Феофан Затворник, блаженный Феофилакт архиепископ Болгарский, Иоанн Кронштадтский, Серафим Саровский, Игнатий Брянчанинов, святитель Лука (Войно–Ясенецкий), митрополит Иоанн и многие другие, сделавшие этот мiр, созданный Господом, лучезарно прекрасным и гармоничным, несмотря ни на что.
К сожалению, неверие порождает не только духовный инфантилизм, но и ведёт к деградации.
Вспомним дамочек с колясками в парке Северное Тушино. Многие, наверное, удивятся: как можно жалеть этих матерящихся мамочек. Ведь они не только сами пали, они ещё и потянут за собой детей. Только презрения достойны.
"Не судите, да не судимы будете!" Матф7:1
"Кто без греха, пусть первым бросит камень! " Иоанн 8:7
А вот гениальный Иван Ильин скорбит о них:
"Эта скорбь будет сначала подобна тому тягостному чувству, которое мы все испытываем перед лицом слепорожденного или глухонемого. Мы видим несчастного человека, который лишен драгоценного и чудесного органа, обогащающего и просветляющего душу. Этот орган раскрывает нам столь многое в мире, он дарует нам, зрячим и слышащим, такое богатство жизненных содержаний, такой поток значительных, глубоких и чистых переживаний, что мы не можем даже вообразить себя без них. Перед нами открывается особое и самоценное измерение мира и вещей; оно дает нам бесконечно много света и радости. И вдруг мы видим людей, которые лишены этих органов и которые, по-видимому, даже не подозревают, что мы через них воспринимаем и от них получаем. Естественно, что перед лицом этих обойденных людей нас охватывает чувство, смешанное из сострадания, тяжелой грусти и растерянности.
Таково приблизительно то чувство, которое мы испытываем, встречая на жизненном пути духовно-слепорожденного безбожника. Как же он переживает мир без Бога? Что же он видит в природе и как он представляет себе человеческую душу? Как он справляется с жизненными страданиями и соблазнами? В чем он видит назначение и судьбу человека? Ведь мир должен казаться ему совершенно мертвым, плоским и пошлым, а судьба человеческого рода бессмысленною, слепою и жестокою.
Что мог бы сказать слепорожденный о красках дивной картины или прелестного цветка? Ничего... И вдруг кто-нибудь сделал бы отсюда заключение, что этой картины совсем не существует или что этот цветок есть наша галлюцинация... Кто поверит глухонемому, если он объявит, что никакой музыки нет, что все это “выдумки лицемеров”?.. Человек, лишенный духовного ока и слуха, не имеет никакого основания и никакого права говорить о духовных предметах. Человек с заглохшим сердцем или мертвым чувствилищем не знает ничего о любви, как же он может воспринять Божию любовь? Смеет ли он отрицать ее и кощунственно смеяться над ней? Человек, не живущий нравственным измерением дел и ничего не знающий о силе и блаженстве совестного акта, не будет иметь ни малейшего представления о добре и зле, о грехе и милосердии, о благости Божией и об искуплении... Как объяснить ему, что такое молитва? Как поверит он, что молитва бывает принята и услышана? Как он может удостоверяться в том, что истинная вера возникает совсем не из страха и что ей дано преодолеть всякий страх? Как объяснить ему, не знающему ни духа, ни свободы, что вера в Бога освобождает душу и что проповедуемое им безбожие несет людям худшее в истории рабство — порабощение страстям, материи и безбожным тиранам?.."
Жаль мамочек и ещё 99% нашего народа, погрязшего в рутине безбожия. А что потом?...
"...во тьме заплачут вдовы, повыгорят поля и встанет гриб лиловый и кончится земля…"
Чего другого мы достойны?! О, если бы Паскаль жил в наше время! Стал бы он проповедовать таким мамашам?
Паскаль:
– Глупо рисковать конечными величинами, если вы можете приобрести бесконечные.
Б.П. Вышеславцев. Фрагмент Главы XII. Паскаль
"Серьезность этого шуточного аргумента в том, что каждый мыслящий человек должен в конце концов решить, какую жизненную установку он должен принять, – от этого зависит весь образ его жизни, вся его судьба, весь характер. Если я стою перед ничто, то я должен сказать: Ешьте, пейте, друзья, во веки веков, и долой все сосуды. – Я построил мое дело на Ничто, – говорит абсолютный атеист Штирнер. – Потустороннее есть пустой призрак. – Но в таком случае все дозволено, всякое желание, всякое преступление. Нет никаких запретов, нет ничего должного и святого. Если я стою перед Богом и Его царством, то есть должное, есть высшее призвание для человека, есть любовь, есть вера и надежда. Лично для самого Паскаля не существовало никакого пари. Для него вопрос был решен через религиозно-мистическое переживание, через логику сердца".
Последние "тучные годы" породили особый род сапиенса.
Вот что писал о нас Ильин в 20 веке:
"Как описать те ужасные, опустошительные последствия, которые обрушились бы на человечество, обреченное на всестороннюю сытость?..
В мире возникла бы новая, отвратительная порода “человекообразных” — порода безразборчивых наслажденцев, пребывающих на самом низком душевном уровне... Это были бы неунывающие лентяи; ничем не заинтересованные безответственные лодыри, без темперамента, без огня, без подъема и без полета; ничего и никого не любящие — ибо любовь есть прежде всего чувство лишенности и голода. Это были бы аморальные, безвкусные идиоты, самодовольные тупицы, развратные Лемуры. Вообразите их недифференцированные, невыразительные лица, эти плоские, низкие лбы, эти мертвые, мелкодонные гляделки вместо бывших глаз и очей, эти бессмысленно чмокающие рты... Слышите их нечленораздельную речь, это безразличное бормотание вечной пресыщенности, этот невеселый смех идиотов? Страшно подумать об этой погибшей духовности, об этой тупой порочности, об этом унижения ничего-не-вытесняющих полулюдей, которые прокляты Богом и обречены на то, чтобы не ведать страдания…"
И мы ещё говорим о бессмертии!
Кого? Подобных?
Да! Господь милосерд, он любит всех, заблудших особенно. Каждому даёт шанс исправиться. Иногда это очень и очень больно. Неофитское чувство восторга от соприкосновения с Господом быстро проходит. Он говорит: – Плыви!
И ты плывёшь, тонешь, но стараешься держаться на поверхности. Чувство богооставленности очень тяжелое. У тебя всё падает из рук, ты со всеми поссорился, перспективы ужасны, проблемы со здоровьем.
Жена говорит:–Пора!
После причастия страшная усталость. Утро следующего дня прекрасно и солнечно. Итак по синусоиде.
Иван Ильин о бессмертии:
"Стоит мне только подумать о том, что вот эта моя земная особа, во всех отношениях несовершенная, наследственно обремененная, вечно болезненная, в сущности неудавшаяся ни природе, ни родителям, — сделалась бы бессмертною, — и меня охватывает подлинный ужас... Какая жалкая картина: самодовольная ограниченность, которая собирается не умирать, а заполнить собою все времена. Несовершенство, которое не подлежит ни исправлению, ни угашению... Бесконечный “огрех”, вечный недотепа... Что-то вроде фальшивого аккорда, который будет звучать всегда... Или — несмываемое пятно земли и неба... Вижу эту приговоренную к неумиранию телесную и душевную ошибку природы — в виде моей особы, и думаю: а ведь законы природы будут действовать с прежней неумолимостью, и я буду становиться все старше и наверное все немощнее, все беспомощнее, страшнее и тупее — и так без конца. Какая претензия и какое несчастье! После этих видений я просыпаюсь, как от тяжелого сна — к благословенной действительности, к реально ожидающей меня смерти... Как хорошо, что она придет и поставит свою грань. Как это прекрасно, что она прекратит мою земную дисгармонию. Значит, эта мировая ошибка, носящая мое земное имя, может быть погашена или исправлена... А смерть придет, как избавительница и исцелительница. Милостиво укроет меня своим покровом. Даст мне прощение и отпуск. Откроет мне новые, лучшие возможности. А я приму от нее свободу и, ободренный ею, начну восхождение к высшей гармонии.
Скажу тебе по совести, что самая мысль об окончательном, бесследном исчезновении моей духовной личности кажется мне бессмысленной, слепорожденной и мертвой. Эту “возможность” я переживаю как нелепую и отпетую невозможность, которую даже обсуждать не стоит, ну приблизительно так, как если бы кто-нибудь начал рассуждать о темном свете, о бессильной силе или о небытии бытия. Есть люди, склонные к пустому, конструктивному мышлению: они не хотят исходить от реальностей, их прельщает стройность и последовательность мысли, беспочвенность им не страшна, а в истину они не верят. Им-то и надо предоставить оперировать с такими понятиями, как “смертность живого духа”. Но присущее мне чувство реальности уклоняется от этого. Каждый человек, и в особенности каждый ученый исследователь, должен обладать неким верным чутьем, опытным в созерцании глазом, интуитивным ощущением предмета и его объективной природы, чтобы не поддаваться таким соблазнам и не тратить время на обсуждение пустых и отвлеченных возможностей, чтобы не гоняться за такими логическими призраками и не впадать в “последовательную”, но мертвую схоластику. Нереальные возможности суть невозможности, праздные фикции. А тот, кто хочет говорить о реальных возможностях, тот обязан находить соответствующие реальности и держаться за них.
Вот почему я хотел бы установить, что о смерти нашей духовной личности может говорить только тот, кто или совсем лишен духовного опыта, или не желает пребывать в нем и опираться на него. Возможно, что при этом он исходит всецело из чувственного опыта естествознания, рассудочно переработанного и духовно не осмысленного, принимаемого им за единственно допустимый и верный опыт. Но возможно, что он исходит при этом из буквенного понимания какой-нибудь философской или религиозной книги, в которой об этом “ничего не сказано” или же сказано как раз обратное. Но во всех этих случаях люди идут мимо настоящего первоисточника, мимо подлинного духовного опыта и настоящих духовных реальностей и судят о том, что от них скрыто."
Весьма и весьма любопытные рассуждения. Правда несколько удивило обращение к читателю на "Вы".С точки зрения грамматики вы пишется с маленькой буквы. Но если обращаться к одному конкретному человеку слова "Вы", "Вас", " Вам" пишутся с заглавной буквы. Тем самым выражается уважение к тому, к кому обращаются. Это традиция. Если это имело место как персональное обращение - спасибо, хотя не совсем по адресу.
Далее, пари Паскаля всегда рассматривал не более чем ключ к теории игр, в приложении к Вере.считаю профанацией. Уже одно то, что верю-не верю рассматривается с точки зрения выгоды. Более того, если упрощенно, Паскаль советует неверующему начать (не веря!) следовать соответствующим ритуалам, постам, etc., а там, глядишь и Вера сама придёт. Потому его теорию серьёзным аргументам не считаю, уж простите. С моей непросвещённой точки зрения Вера приходит без дополнительных, создаваемых искусственно, предпосылок.
А вот Кеплеровские теории завораживают, бесспорно.
Keen, цитата:Жаль мамочек и ещё 99% нашего народа, погрязшего в рутине безбожия.
Вам жаль, уважаемый Сергей Иванович? Мне нет, категорически нет. Увы, мы заслужили "гриб лиловый" и конец земли. Всей своей деятельностью заслужили и своим неверием в Создателя... .
Согласен с Вами прагматичность "Пари Паскаля" кажется абсолютно неприемлемой. Но это на первый взгляд. Блез Этьенович был католиком, причём, подозревают, самого " реакционного" его крыла – янсенистом. Не вдаваясь в католические тонкости, напомню основной вектор этой религии– прагматизм. Именно поэтому, к слову, в католических странах на рубеже 18–19 века так бурно расцвёл капитализм.
Многие его современники спрашивали: "А верил ли он сам? И убедил ли он себя?"
Некоторые, в том числе и Вольтер, считали его тайным атеистом. Оставим их со своими тараканами. Для православного, конечно, такой способ кощунственный. Хотя, если порассуждать, в правлитературе пишут об усилении чувства молитвенного откровения с помощью земных поклонов. То есть физика подогревает психику. Я уже не говорю о постах, повышающих восприятие. Или, скажем, мы храним наши сбережения в валюте, потому что знаем о ненадежности рубля. Это даёт нам уверенность, что наши деньги сохранятся, несмотря на инфляцию. Поступаем вполне прагматично, но, если мы так расчётливы, не будет ли разумным так же поступать и с нашими убеждениями, которые могут меняться в зависимости от новой информации, и, более того, постоянно подвергаются ревизии. Конечно, я не о базовых духовных ценностях, а о попытке немного предвидеть будущее, "соломки подстелить".
Кто бы спорил "Вера –это свободный выбор". Как откровение, как озарение. Но после грехопадения свободной воли у человека в строгом смысле нет. Спасение совершается исключительно всемогущим действием Божественной благодати. В одном из своих писем блаженный Августин писал, что через тяжесть первого греха мы потеряли свободную волю. После падения грех стал в человеке господствующим началом, свобода к добру полностью утрачена, на ее место явилась необходимость греха.
Придёт благодать– хорошо, верую. Не придёт– атеист или агностик. Ждёмс?
Нет, но можно как католические святые, довести себя до психического истощения. Вспомним Терезу Авильскую (интимные отношения с богом) и Франциска Ассизского. Не хочу никого обидеть, но глюки заменили им реальность полностью. Это –благодать? Сомневаюсь.
Благодать, по учению блаженного Августина, есть внутренняя сила, которая заступает место человеческой свободы и производит в душе грешника желание добра и спасения, спасающую веру и, вообще, соделывает его спасение. Блаженный Августин первым высказал мысль о непреодолимом действии Божественной благодати, которая подчиняет себе даже противоборствующую волю. Более чем через тысячу лет после Августина, в период Реформации, Лютер, а затем Кальвин довели учение Августина до логического конца, создав учение об изначальном всеобщем предопределении людей, одних – к вечному спасению, других – к вечной погибели.
Православие думает немного иначе.
Преданием Восточной Церкви всегда утверждалась синэргия Божественной благодати и свободы человека: Мы соработники (sunergoi/ - мн.ч. от sunergo/j – сотрудник, участник, помощник, сотоварищ) у Бога (1 Кор. 3, 9). Свт. Феофан Затворник говорит, что человек совершает дело своего спасения с помощью благодати Божией.
В образе мыслей восточных авторов благодать и человеческая свобода проявляются одновременно и не мыслятся одна без другой.
Конечно, благодати принадлежит преобладание в совершении спасения, но это никак не умаляет и значения человеческой свободы. ( и действий самого человека. Авт.)
Действие Божественной благодати не сопровождается насилием и подавлением человеческих сил, а ведет к свободному подчинению их высшей силе. Таким образом, благодати принадлежит первенство в деле спасения, собственно благодать наше спасение и совершает. Можно сказать, что благодать есть причина нашего спасения, ибо ею совершается обожение человеческого естества. А человек своей свободной деятельностью обеспечивает необходимые, но отнюдь не достаточные для спасения условия.
Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин. 8: 3–11).
Господь употребил слово "иди"( действуй, живи).
Правильное понимание свободы:
1 – это свобода выбора
2 – свобода и сила действовать в соответствии со своим нравственным выбором
"Желание добра есть во мне, но, чтобы сделать оное, того не нахожу, доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим. 7, 18-19)
Именно эту свободу имел в виду Господь Иисус Христос, когда говорил: познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8, 32).
Вера без дел мертва.
"Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучитесь, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащемуся отворят (Мф 7:7–11)
Keen, цитата:Действие Божественной благодати не сопровождается насилием и подавлением человеческих сил, а ведет к свободному подчинению их высшей силе.
Нет ли здесь парадокса? Само сочетание слов "свободное подчинение" вызвало в памяти :" ...Железная дисциплина не исключает, а предполагает сознательность и добровольность подчинения, ибо только сознательная дисциплина может быть действительно железной дисциплиной. Сталин"
...свободное подчинение..., сознательное подчинение..., какое то внутреннее неприятие.
Что ж, поразмышляю над Вашим советом, Сергей Иванович. Попутно, пара практических вопросов, которые могут вызвать лёгкое недоумение, тем не менее. Учитывая возраст Протоиерея (86 лет, не шутка), не рискнул даже пробовать пытаться звонить по указанным контактам. Возможна ли ГЕНЕРАЛЬНАЯ ИСПОВЕДЬ лица, не являющегося на данное время истинно верующим? Тем более - не прихожанину? Надо ли предлагать за такой труд священнослужителя какое либо вознаграждение, или лучше это делать в виде пожертвования, раньше видел ящички с надписью "на ремонт храма"?
– А ты, сыночек, возьми зёрнышко пшенички- то и посмотри. Там и Господа узришь.
Мы с Валеркой писали этюды у разрушенного Новоиерусалимского монастыря. Мимо проходили какие- то бабульки в чёрных одеждах с чётками и молитвой. Мы, пионеры, настолько уже привыкли к их соседству, что все наши пейзажи оживляли именно такими фигурками почти автоматически. Мазок чёрной краской, бамс, и картинки одушевились. Не раз эти тени подходили к нам. Приветливые. Говорили о Боге. Читали с каких- то мятых листков из школьной тетради, с грамматическими ошибками, странные и непонятные слова. Но одна бабулька запомнилась особенно. Речь как у нашей литературши. Говорила интересно и внятно.
Говорила о Вере, Церкви о Боге. Но мы же пионеры. Валерка крещёный, а я то нет. Странно и интересно было слушать о том, что кто- то ходит по воде, повелевает бурями, пятью хлебами насыщает огромное количество людей, что с неба сыплется манна и народ кормится ей целых сорок лет. Сказки, но красивые. Рассказ про зёрнышко запал в душу.
Где в городе найти зерно пшеницы. Поехал на ВДНХ в с/хоз павильон. Выпросил у экскурсовода горстку. Действительно на торце каждого созревшего зерна как бы барельеф силуэта человека по грудь, а вокруг вмятина образует нимб! Вот это да! Права была монахиня.
Во всех культурах, где зерно является основным продуктом питания, оно имеет магический, позитивный символизм: продолжение жизни после смерти, возрождение, божественный дар жизни — пшеничное, ячменное или кукурузное зерно ложится в землю, как бы умирая, но вновь прорастает весной. В Евангелии от Иоанна (12:24) Иисус Христос говорит: «Если пшеничное зерно не упадет в землю и не умрет, то оно останется всего лишь зерном. Если же оно умрет, то из него произойдет много зерен».
Господь родился в Вифлееме.
Вифлеем (Bethlehem) переводится с еврейского языка как «дом хлеба».
Из евангельского повествования мы знаем, что Иосиф Обручник вместе с нареченной женой Девой Марией жил на севере Галилеи, хотя происходил из колена Иудова. На перепись они должны были пойти в Вифлеем.
Хлеб жизни.
Евангелии от Иоанна рассказывается о чуде умножения хлебов (Ин.6:1–15). Об этом чуде повествуют также три синоптических Евангелия (Мф.14:15–21; Мк.6:34–44; Лк.9:12–17).
За повествованиями об умножении хлебов и буре на море в Евангелии от Иоанна следует пространная беседа о небесном хлебе, являющаяся одним из кульминационных пунктов четвертого Евангелия.
Что может быть символичнее хлеба?
Хлеб всему голова. Не хлебом единым жив человек. Если хлеба нет куска, то и в тереме тоска. Поговорок про хлеб очень много. В Библии хлеб упоминается часто.
В 16-й главе книги Исход повествуется о том, как вскоре после выхода израильского народа из Египта, когда народ находился в Синайской пустыне, возроптало все общество сынов Израилевых на Моисея и Аарона в пустыне, и сказали им сыны Израилевы: о, если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской, когда мы сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта! Тогда Господь сказал Моисею: Вот, Я одождю вам хлеб с неба, и пусть народ выходит и собирает ежедневно, сколько нужно на день, чтобы Мне испытать его, будет ли он поступать по закону Моему, или нет. Вечером налетели перепелы, и народ наелся мяса, а поутру лежала роса около стана; роса поднялась, и вот, на поверхности пустыни нечто мелкое, круповидное, мелкое, как иней на земле. И увидели сыны Израилевы и говорили друг другу: что это? Ибо не знали, что это. И Моисей сказал им: это хлеб, который Господь дал вам в пищу. Каждому полагалось по гомору на человека, при этом не разрешалось оставлять запас на следующий день. В канун субботы выпадала двойная норма, чтобы на следующий день народ мог соблюдать заповедь субботнего покоя. И нарек дом Израилев хлебу тому имя: манна ; она была, как кориандровое семя, белая, вкусом же как лепешка с медом. Сыны Израилевы питались манной сорок лет, пока не пришли в землю обетованную (Исх.16:1–35).
Если поначалу схождение манны с неба вызвало удивление сынов Израилевых, то в дальнейшем, как повествует книга Чисел, однообразие пищи надоело им, и они возроптали: Мы помним рыбу, которую в Египте мы ели даром, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук и чеснок; а ныне душа наша изнывает; ничего нет, только манна в глазах наших (ЧИс.11:5–6). В той же книге описывается, как стал малодушествовать народ на пути, и говорил народ против Бога и против Моисея: зачем вывели вы нас из Египта, чтоб умереть [нам] в пустыне, ибо здесь нет ни хлеба, ни воды, и душе нашей опротивела эта негодная пища (ЧИс.21:4–5). Бог прогневался на народ за ропот и послал ядовитых змей, от укуса которых многие умирали. Тогда народ принес покаяние, и Моисей по повелению Бога выставил знамя с изображением медного змея: взиравшие на него оставались живы (ЧИс.21:6–8). Об этом эпизоде Иисус напоминал Никодиму.
Рассказ о «хлебе с неба» стал одним из важнейших эпизодов в истории Израильского народа. Он воспринимался как свидетельство заботы Бога о Своем народе. Авторы библейских книг неоднократно напоминали о нем. В книге Второзакония Моисей, напоминая народу о благодеяниях Бога, дважды ссылается на этот эпизод: Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа, живет человек (Втор. 8:3). Эти слова Иисус процитировал в ответ на предложение диавола превратить камни в хлебы (Мф.4:4; Лк.4:4).
В Книге Иисуса Навина упоминается о том, что манна перестала падать на другой день после первой Пасхи, которую сыны Израилевы совершили в земле обетованной (Нав.5:11–12). О даровании манны напоминал народу израильскому первосвященник Ездра, живший около VI века до Р. Х. (Неем. 9:15, 20). В одном из учительных псалмов, надписанном именем Асафа, о манне говорится: Хлеб ангельский ел человек; послал Он им пищу до сытости (Пс.77:25). В другом псалме, не имеющем надписания, имеются такие слова: Просили, и Он послал им перепелов, и хлебом небесным насыщал их (Пс.104:40).
Обилие отсылок в Ветхом Завете к рассказу о «хлебе небесном», или «хлебе ангельском», свидетельствует о том значении, которое придавалось этому рассказу в качестве доказательства всемогущества Бога и Его заботы об израильском народе.
Иисус сказал: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда (Ин.6:25–35).
Хлеб, пища, питие – понятия настолько обыденные, что современному человеку бывает трудно понять, как можно вкладывать в них какой-либо сакральный смысл. Между тем как мы говорили, рассматривая Нагорную проповедь, хлеб – один из основополагающих и наиболее универсальных библейских символов. Хлеб использовался не только в качестве основной пищи, но и в качестве одного из элементов для жертвоприношений. К хлебу и всему, что связано с его производством, относились с благоговением. Значение хлеба для древнего человека определялось тем, что хлеб был источником жизни. Призрак голода постоянно преследовал человека, жизнь и благополучие которого в значительной, если не в решающей, степени зависели от урожая пшеницы. Многие библейские сюжеты, в том числе эпическая история Иосифа и его братьев, связаны с темой голода и хлеба. В этой истории именно хлеб играет основную роль: его оскудение в земле Ханаанской и наличие в земле Египетской заставляет сыновей Иакова прийти к своему брату Иосифу. Выбор между хлебом и его отсутствием был выбором между жизнью и смертью:
И прошли семь лет изобилия, которое было в земле Египетской, и наступили семь лет голода, как сказал Иосиф. И был голод во всех землях, а во всей земле Египетской был хлеб. Но когда и вся земля Египетская начала терпеть голод, то народ начал вопиять к фараону о хлебе. И сказал фараон всем Египтянам: пойдите к Иосифу и делайте, что он вам скажет. И был голод по всей земле; и отворил Иосиф все житницы, и стал продавать хлеб Египтянам. Голод же усиливался в земле Египетской. И из всех стран приходили в Египет покупать хлеб у Иосифа, ибо голод усилился по всей земле. И узнал Иаков, что в Египте есть хлеб, и сказал Иаков сыновьям своим: что вы смотрите? И сказал: вот, я слышал, что есть хлеб в Египте; пойдите туда и купите нам оттуда хлеба, чтобы нам жить и не умереть (Быт.41:53–42:2).
Снабжая своих братьев хлебом, Иосиф тем самым избавляет их от смерти. Точно так же пророк Илия спасает от смерти вдову в Сарепте Сидонской, у которой оставалась лишь горсть муки и которая сказала ему: Жив Господь Бог твой! У меня ничего нет печеного, а только есть горсть муки в кадке и немного масла в кувшине; и вот, я наберу полена два дров, и пойду, и приготовлю это для себя и для сына моего; съедим это и умрем. По слову Господа, изреченному через пророка, мука в кадке не истощалась, и масло в кувшине не убывало (3Цар.17:12, 16).
Повествуя об этих и других событиях, связанных с хлебом, Библия ставит их в разряд чудес вне зависимости от того, имели ли эти чудеса естественный характер, как в случае с Иосифом, или сверхъестественный, как в случае с пророком Илией. Дарование манны было событием сверхъестественным, но сама манна, несмотря на свое небесное происхождение, была «пищей тленной», о чем свидетельствовали даже ее физические свойства (ее нельзя было хранить дольше одного дня).
Иисусу было свойственно переключать внимание собеседника с предметов земных и тленных на реальность иного плана, выходящую за рамки чувственного восприятия. Отталкиваясь от хорошо знакомых собеседнику земных вещей, Он трактовал их как прообразы небесных реальностей, уча слушателя переноситься сознанием от материального к духовному, от тленного к нетленному. Самарянке, говорившей ему о воде, почерпавшей в колодце, Он в ответ излагал учение о воде, текущей в жизнь вечную (Ин.4:14).
Хлеб является символом пищи, а значит символом жизни. Человек не может не есть: если он не ест, он умирает. Но не одним хлебом живет человек (Втор.8:3). Об этом знали уже в ветхозаветные времена. И Иисус неустанно напоминал Своим собеседникам о том духовном измерении жизни, которое не связано с материальным хлебом, но для поддержания которого требуется своя пища.
«Человек есть то, что он ест» (Der Mensch ist, was er isst), – писал немецкий философ-материалист Л. А. Фейербах (1804–1872). Это выражение стало крылатым и на протяжении многих десятилетий использовалось (в том числе в атеистической пропаганде) для доказательства того, что человек есть существо сугубо материальное, состоящее из тех же элементов, что и его пища. В чисто физическом смысле это так и есть. Клетки человеческого тела постоянно обновляются благодаря тому, что человек ест, что он пьет и чем дышит. Из воздуха, пищи и питья складывается тот материальный субстрат, из которого в конечном итоге и состоит его тело.
Высказывание Фейербаха, как отмечает протопресвитер Александр Шмеман, парадоксальным образом соответствует библейскому Откровению:
… Задолго до Фейербаха такое же определение человека было дано в Библии. В библейском рассказе о сотворении мира человек представлен прежде всего как существо алчущее, а весь мир – как его пища. Согласно автору первой книги, Бытия, сразу же за приказом плодиться и владычествовать над землею человеку предписывается есть от плодов земли:… Вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя… И всякое древо, у которого плод древесный, сеющий семя: вам сие будет в пищу (Быт.1:29). Для того чтобы жить, человек должен есть; он должен принять мир в свое тело и превратить его в себя, в свои плоть и кровь. Человек действительно есть то, что он ест, а весь мир явлен как праздничная трапеза. Этот образ праздничного пира, пронизывающий всю Библию, и есть центральный образ жизни. Образ жизни при ее сотворении, а также образ жизни в ее конце и исполнении:… да ядите и пиете за трапезою Моею, в Царстве Моем (Лк.22:30)230.
Спиритуализм, отличавший некоторых греческих философов и характеризовавшийся презрительным или стыдливым отношением к телу, пище, всему материальному и телесному, не был свойственен ни Ветхому Завету, ни учению Иисуса, ни последующей христианской традиции. Непосредственным поводом к беседе о небесном хлебе стало чудо насыщения пяти тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами, – чудо, которое имело целью утолить физический голод людей. Сам Иисус мог оставаться без пищи длительное время, но не бесконечно: Он знал, что такое алкать (Мф.4:2; 21:18; Мк.11:12; Лк.4:2) и жаждать (Ин.19:28). И то, что человек нуждается в материальной пище, было для Него и Его слушателей самоочевидно.
Но именно потому, что это было самоочевидно, Он и обращается к теме пищи, чтобы сказать людям о Себе как источнике жизни. Его слова о пище, пребывающей в жизнь вечную, остаются для слушателей непонятными, что явствует из их следующего вопроса: Что нам делать, чтобы творить дела Божии? Очевидно, они ждут от него списка дел, подобного тому, который Он дал богатому юноше, перечислив (хотя и не полностью) заповеди закона Моисеева: Не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя (Мф.19:18–19). Вместо того чтобы перечислять добрые дела, Иисус говорит им, что главное их дело – веровать в Того, Кого послал к ним Бог.
И здесь происходит то, что нередко происходило с Иисусом: у Него потребовали знамения для доказательства того, что Он истинный Мессия. Обычно на такие требования Он отвечал отказом (Мф.12:39; 16:4; Мк.8:12; Лк.11:29). Однако в данном случае требование звучит после того, как чудо совершено. При этом собеседники ссылаются на ветхозаветное чудо, похожее на только что совершённое Иисусом.
Это и дает Иисусу повод начать разговор о том, чего слушатели заведомо не могли понять: что Он Сам является хлебом, сошедшим с небес. Он начинает этот разговор с указания на то, что манну с неба давал сынам Израилевым не Моисей, а Его Отец. Однако манна – лишь прообраз того хлеба, который сходит с небес и дает жизнь миру.
Следующий фрагмент разговора очень похож на беседу с самарянкой, которой Иисус сказал: Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек. На что она ответила: Господин! Дай мне этой воды, чтобы мне не приходить сюда и не черпать (Ин.4:13–15). Здесь же, услышав о хлебе, сходящем с небес и дающем жизнь миру, слушатели говорят: Господи! подавай нам всегда такой хлеб. Ответ Иисуса похож на то, что Он говорил самарянке: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда. Параллелизм двух диалогов очевиден: в обоих случаях собеседники думают о пище или питии, тогда как Иисус в ответ предлагает Самого Себя. Однако, как мы увидим далее, два разных образа указывают на два отличных один от другого феномена духовной жизни.
Напомнив свидетелям чуда умножения хлебов о том, чтобы они заботились не только о пище тленной, Иисус затем упрекает их в неверии:
Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете. Все, что дает Мне Отец, ко Мне придет; и приходящего ко Мне не изгоню вон, ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца. Воля же пославшего Меня Отца есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить, но все то воскресить в последний день. Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день (Ин.6:36–40).
Глагольная пара «видеть» и «веровать» употреблена в этом тексте дважды. Возможно, приведенный отрывок тематически связан с чудом исцеления слепорожденного, о котором евангелист расскажет в 9-й главе. Тема соотношения видения и веры будет играть основную роль в поучении, которое последует за этим чудом и завершится словами, обращенными к фарисеям: На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы (Ин.9:39).
Еще одну важнейшую тему затрагивает Иисус в рассматриваемом отрывке: о том, что воля Божия заключается в спасении всех без исключения людей, уверовавших в Иисуса. Эта мысль утверждается при помощи четырех определений: 1) к Иисусу придет всё, что дает Ему Отец; 2) Он не изгонит ни одного приходящего к Нему; 3) из того, что принадлежит Ему, ничего не должно погибнуть; 4) всякий верующий в Него будет иметь жизнь вечную. Дважды Иисус напоминает о том, о чем говорил иудеям ранее: что верующих в Него Он воскресит в последний день.
3. «Я есмь хлеб Жизни»
Следующая часть беседы, как мы предположили, происходит уже в Капернаумской синагоге. Собеседниками Иисуса здесь являются «иудеи» – термин, который, как мы говорили, в Евангелии от Иоанна нередко синонимичен словосочетанию «книжники и фарисеи», указывая на группу лиц, враждебных к Иисусу и Его проповеди:
Возроптали на Него Иудеи за то, что Он сказал: Я есмь хлеб, сшедший с небес. И говорили: не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и Мать мы знаем? Как же говорит Он: я сшел с небес? Иисус сказал им в ответ: не ропщите между собою. Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и Я воскрешу его в последний день. У пророков написано: и будут все научены Богом. Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне. Это не то, чтобы кто видел Отца, кроме Того, Кто есть от Бога; Он видел Отца. Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира. Тогда Иудеи стали спорить между собою, говоря: как Он может дать нам есть Плоть Свою? Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей-то есть хлеб, сшедший с небес. Не так, как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек. Сие говорил Он в синагоге, уча в Капернауме (Ин.6:41–59).
Обращает на себя внимание частое употребление термина «плоть» (σάρξ) в рассматриваемом отрывке. Этот термин, впервые появившийся в Ин.1:14 (И Слово стало плотию…), в общей сложности встречается в четвертом Евангелии 13 раз, из которых более половины приходится на 6-ю главу. Он выполняет роль богословского маркера, при помощи которого выявляется прямая связь между Боговоплощением, искуплением и Евхаристией: Слово становится плотью; Сын Божий отдает Свою плоть за спасение мира; эта плоть является хлебом, сшедшим с небес и дающим верным жизнь вечную.
Ропот, поднявшийся среди иудеев, напоминает о ропоте сынов Израилевых против Моисея в пустыне (Исх.17:3; ЧИс.11:1; 14:27–29). Вопросы, которые иудеи задают друг другу по поводу Иисуса, очень напоминают то, что, согласно Матфею и Марку, говорили об Иисусе в его «отечестве»: Не плотников ли Он сын? Не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда? И сестры Его не все ли между нами? Откуда же у Него всё это? (Мф.13:55–56; ср. Мк.6:2–3). Под отечеством Иисуса понимается Назарет, где Он был воспитан, что подтверждается повествованием Луки о посещении Им назаретской синагоги, сопровождавшемся тем же вопрошанием: Не Иосифов ли это сын? (Лк.4:16–22).
Капернаум, где происходит беседа о небесном хлебе, находился совсем недалеко от Назарета, и там вполне могли знать «отца и Мать» Иисуса. В сознании Его слушателей не укладывалось то, что Он заявлял о Себе как о сшедшем с небес, в то время как Его родители и родственники были живыми свидетелями того, что Он родился на земле и воспитывался в обычной семье. В следующей главе Евангелия от Иоанна на сцене появятся «братья Иисуса», которые не веровали в Него (Ин.7:3–5). Как человек, имевший родителей, братьев и сестер, мог претендовать на то, что сошел с небес?
Иисус не отвечает на этот вопрос, оставляя слушателям самим доискиваться истины. Однако Он дает им ключ, при помощи которого они могут разгадать Его загадку: они будут «научены Богом». Здесь Иисус впервые в Евангелии от Иоанна цитирует Ветхий Завет, приводя близко к тексту слова из книги пророка Исаии: И все сыновья твои будут научены Господом (Ис.54:13)234. Данный текст содержит в себе обетование об Иерусалиме, который представлен в образе женщины – «неплодной, нерождающей», «не мучившейся родами», «бедной, бросаемой бурей, безутешной». Она не будет постыжена, потому что Сам Господь Саваоф – ее супруг (Ис.54:1–12). Похожее пророчество есть у Иеремии:
Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской; тот завет Мой они нарушили, хотя Я оставался в союзе с ними, говорит Господь. Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более (Иер.31:31–34).
Здесь результатом дарования Нового Завета представляется то, что люди не будут учиться друг у друга, но Сам Бог станет их учителем. Иисус возвещает Своим слушателям, что эра Нового Завета наступила. И напоминает, что, помимо земного отца, которого они видели и знают, у Него есть небесный Отец, Которого они не видели: Его видел только Он. Но они могут слышать от Него и учиться от Него: в этом вслушивании в голос Божий, звучащий из уст Иисуса, и заключается ключ к разгадке тайны Его Богосыновства.
После этого Иисус возвращается к теме небесного хлеба и говорит иудеям слова, которые не могли не шокировать их: хлеб, сходящий с небес, есть Его собственная плоть – та самая человеческая плоть, которую Он получил от Своей Матери и которую Он отдаст за жизнь мира. До тех пор, пока Он говорил о нетленной пище, это можно было воспринять как философское учение, имеющее целью отвлечь человека от земного и направить его мысль к небесному. Но когда Он заговорил о Своей плоти и предложил слушателям ее съесть, а затем предложил им выпить Его кровь, тут смутились и соблазнились не только правоверные иудеи, но даже Его собственные ученики:
Многие из учеников Его, слыша то, говорили: какие странные слова! Кто может это слушать? Но Иисус, зная Сам в Себе, что ученики Его ропщут на то, сказал им: это ли соблазняет вас? Что ж, если увидите Сына Человеческого восходящего туда, где был прежде? Дух животворит; плоть не пользует нимало. Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь… И сказал: для того-то и говорил Я вам, что никто не может прийти ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего.
С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним. Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти? Симон Петр отвечал Ему: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живого (Ин.6:60–63, 65–69).
Нам, читающим беседу о небесном хлебе в свете христианского учения о Евхаристии, трудно в полной мере понять то удивление и негодование, которое эта беседа могла вызвать у неподготовленного слушателя. Представим себе на минуту, что к нам придет человек, который будет говорить о возвышенных духовных предметах, а под конец скажет: для того, чтобы вам было хорошо, вы должны съесть мою плоть и выпить мою кровь. Вряд ли наша реакция сильно отличалась бы от той, которую описал евангелист Иоанн.
Между тем буквальный смысл того, что говорил Иисус, был именно такой. И обращен он был к тем людям, которые помнили ветхозаветные запреты на вкушение «плоти и крови»:… Только плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте (Быт. 9:4); Никакой крови не ешьте во всех жилищах ваших ни из птиц, ни из скота; а кто будет есть какую-нибудь кровь, истребится душа та из народа своего (Лев. 7:26–27);… Только крови не ешьте: на землю выливайте ее, как воду (Втор. 12:16). И вдруг этим людям, правоверным иудеям, знатокам и хранителям закона, предлагается есть человеческую плоть и пить человеческую кровь. Как они могли не содрогнуться от услышанного?
Настойчивость, с которой Иисус призывает иудеев есть Свою плоть и пить Свою кровь, не может не вызвать вопрос: для чего Он предлагал им то, что для них было заведомо невыполнимо? Ответ на этот вопрос ищут в разных плоскостях. Чаще всего в беседе о небесном хлебе видят один из кульминационных пунктов богословской мысли евангелиста Иоанна, вдохновленной евхаристической практикой древней Церкви. Параллельно апостолу Павлу, защищавшему эту практику (1Кор.11:22–29), Иоанн разрабатывал свое богословие Евхаристии, которое нашло наиболее завершенное и последовательное выражение в беседе о небесном хлебе. Поскольку Иоанн, по мнению большинства ученых, писал свое Евангелие в конце I века, когда евхаристическая практика Церкви была уже вполне разработанной, он и изложил для своей церковной общины богословские основы этой практики в форме беседы Иисуса с иудеями. Стихи 51–58 из 6-й главы Евангелия от Иоанна в научной литературе нередко называют «евхаристической интерполяцией», имея в виду, что эта интерполяция была сделана членами «Иоанновой общины» на основе существовавшей в ней евхаристической практики.
Беседа о небесном хлебе так же исторична, как и предшествующий ей рассказ о насыщении пяти тысяч человек пятью хлебами.
Ответ на вопрос о том, почему Иисус произнес столь шокирующие слова перед враждебно настроенной по отношению к Нему аудиторией, кроется, на наш взгляд, в совершенно особых и неповторимых формах общения, которыми Он пользовался для передачи Своего учения. Многие истины Он выражал притчами – короткими рассказами, в которых каждый слушатель слышал то, что был способен воспринять. Некоторые нравственные постулаты Он излагал в прямой императивной форме (например, в Нагорной проповеди, в значительной степени состоящей из заповедей и запретов). Что же касается наиболее трудных для понимания аспектов Его богословского учения, то они, как это ни кажется парадоксальным, часто развивались в Его полемических диалогах с иудеями. Именно Евангелие от Иоанна дает нам возможность услышать эти диалоги и увидеть, как в исполненных драматизма спорах с иудеями зарождалась та вера, на которой после смерти и воскресения Иисуса основанная Им Церковь построит Свое учение и богослужение.
Беседа о небесном хлебе является прологом к тому, что произойдет на Тайной Вечере, когда Иисус преподаст ученикам хлеб и вино со словами: Сие есть Тело Мое… Сия есть Кровь Моя… (Мф.26:26–28; Мк.14:22–24; Лк.22:19–20). Результатом беседы становится отход значительного числа учеников от Иисуса – тех, кто не смогли вместить то, что Он говорил. Те же, которые не отошли, опознали в Его словах глаголы вечной жизни (Ин.6:68). Вряд ли они поняли намного больше того, что могли понять соблазнившиеся и отошедшие. Но доверие к Учителю превозмогло, и они остались с Ним. Именно они – устоявшие в вере – и будут допущены к Тайной Вечере.
Смысл слов, которые они тогда услышали и не поняли, откроется им после воскресения Иисуса. Как мы помним, когда Иисус в Иерусалимском храме говорил о храме тела Своего, ученики не поняли сказанного; когда же воскрес Он из мертвых, то ученики Его вспомнили, что Он говорил это, и поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус (Ин.2:21–23). То же самое произойдет с беседой о небесном хлебе: ученики вспомнят о ней и поймут, о чем Он говорил, когда хлеб, сходящий с небес, станет основой литургической жизни их общины.
Слова и действия Иисуса, как они отражены в четвертом Евангелии, означали радикальный разрыв с иудейским культом. На его обломках Иисус создавал Свой собственный литургический культ, в котором центральное место займут два таинства – Крещения и Евхаристии. В Его проповеди этот культ зарождается, формируется, обретает богословские очертания. Вот почему Он так часто говорит о воде: в беседах с Никодимом и самарянкой, в словах на празднике Кущей. По той же причине Он говорит о хлебе, о Своей плоти и крови, о «храме тела Своего». Он говорит об этом невзирая на то, что не будет понят непосредственными собеседниками. Его слова – «глаголы вечной жизни», и они будут с новой силой раскрываться каждому новому поколению Его последователей.
Иисус предлагает в качестве пищи ту самую Плоть, которую Он «отдаст за спасение мира». Это значит, что путь к превращению Его Плоти в «хлеб, сшедший с небес», лежит через Его страдания и смерть. И хотя Тайная Вечеря произойдет до Его физической смерти, преломление хлеба и вина на ней непосредственным образом связано с Его смертью: Сие есть тело Мое, которое за вас предается… Сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается (Лк.22:19–20).
Если крещение «водой и Духом» станет тем таинством, через которое всякий уверовавший в Иисуса будет входить в Церковь, то «преломление хлеба» станет основой литургического бытия церковной общины (Деян.2:42, 46). Для первых христиан этот опыт будет неразрывно сопряжен с опытом мученичества – предания собственной плоти на смерть и пролития собственной крови. Во II веке приговоренный к смерти Антиохийский епископ Игнатий, идя в Рим, где его ожидает казнь, напишет римским христианам:
Живой пишу вам, горя желанием умереть. Моя любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество, но вода живая (Ин.4:10), говорящая во мне, взывает мне изнутри: «иди к Отцу». Нет для меня сладости в пище тленной, ни в удовольствиях этой жизни. Хлеба Божия желаю, [хлеба небесного, хлеба жизни,] который есть плоть Иисуса Христа, Сына Божия, родившегося [в последнее время] от семени Давида [и Авраама]. И пития Божия желаю – крови Его, которая есть любовь нетленная [и жизнь вечная].
В этих словах мы слышим отголоски и беседы Иисуса с самарянкой, и беседы о небесном хлебе.
Ранняя Церковь вполне буквально восприняла то, что Иисус говорил о Своей плоти и крови. Слова – Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем (Ин.6:56) – воспринимались отнюдь не в символическом или переносном смысле. Через соединение со Христом в Евхаристии верующий вступал в онтологическую связь с Ним: плоть Иисуса становилась реальной пищей, а Его кровь – реальным питием.
Для толкований некоторых отцов Церкви на беседу о небесном хлебе характерен столь же шокирующий реализм, какой отличает саму эту беседу. Иоанн Златоуст пишет:
Итак, чтобы не любовью только, но и самым делом быть нам членами плоти Христовой, будем причащаться этой плоти. А это бывает чрез пищу, которую Христос даровал, чтобы выразить Свою великую любовь к нам. Для того Он смешал Самого Себя с нами и растворил тело Свое в нас, чтобы мы составили нечто единое, как тело, соединенное с головою. И это знак самой сильной любви… Чтобы ввести нас в большую дружбу с Собою и показать Свою любовь к нам, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и вонзать зубы в плоть Его, и соединяться с Ним, и насыщать Им всякое желание. Будем же отходить от этой трапезы, как львы, дышащие огнем, страшные для диавола, помышляя о нашем Главе и о той любви, какую Он показал к нам.
Тот, кому доводилось видеть львов, пожирающих добычу, вгрызающихся зубами в тело жертвы, знает, что это зрелище настраивает отнюдь не на поэтический лад. В мире хищников один пожирает другого, дабы тело жертвы и ее кровь впитались в тело и кровь пожирающего. Люди питаются мясом животных, рыбой, хлебом и овощами для того, чтобы материальная субстанция животного и растительного мира превратилась в субстанцию человеческого тела. Бог воплотившийся предлагает человеку ту пищу и то питие, вкушая которые человек не будет алкать и жаждать никогда (Ин.6:35). Этой пищей и питием является Он Сам.
Златоуст продолжает свое толкование, используя образ кормилицы, которой отдают грудных детей:
Часто родители отдают детей своих на вскармливание другим; а Я, говорит, не так, но питаю вас Своею плотью, Самого Себя предлагаю вам… Я захотел быть вашим братом; Я ради вас приобщился плоти и крови; и эту плоть и кровь, чрез которые Я сроднился с вами, Я опять преподаю вам. Эта кровь придает нам вид цветущий и царский; рождает красоту неизобразимую; не дает увядать благородству души, непрестанно напояя ее и питая. Наша кровь, образующаяся из пищи, не сразу становится кровью… а эта кровь не так, но тотчас же напаяет душу и сообщает ей некую великую силу. Эта кровь, достойно принимаемая, отстраняет и далеко прогоняет от нас демонов, призывает же к нам ангелов и Владыку ангелов… Пролитая, эта кровь омыла всю вселенную….
Мы можем вернуться к тому, с чего начали: «Человек есть то, что он ест». Ребенок питается молоком матери или кормилицы. По мере взросления он начинает питаться «твердой пищей» (1Кор.3:2). Но помимо питания телесного он нуждается в питании духовном: в воде живой, в хлебе, сходящем с неба. Эту пищу предлагает человеку Иисус – Бог и человек в одном лице. На Тайной Вечере Он превратил обычный материальный хлеб, испеченный человеческими руками, в Свое Тело, наполнил его Своим Божеством и преподал ученикам, чтобы они приняли внутрь себя Самого Бога. Чашу с вином, изготовленным из винограда, который топтали человеческие ноги, он превратил в Чашу Своей Крови, чтобы она смешалась с кровью Его учеников. В результате в человеческих венах начинает течь кровь Бога, и клетки человеческого тела напитываются Божественной субстанцией.
Обо всем этом говорил Иисус в беседе о небесном хлебе. Разумеется, эту беседу не могли понять ее непосредственные слушатели. Даже сегодня, двадцать веков спустя, несмотря на то что Евхаристия совершается в каждом храме, несмотря на множество написанных на эту тему толкований и произнесенных проповедей, мысль о том, что человек может «съесть Бога» или «выпить Его кровь» у многих вызывает недоумение и отторжение. Вспомним, что отпадение Льва Толстого от Церкви началось в тот момент, когда он, тщательно подготовившись к причастию и подойдя к Чаше, услышал слова священника: «Верую, Господи, и исповедую… яко сие есть самое честнόе тело Твое и сия самая есть честнáя кровь Твоя…» Эти слова смутили писателя, он не поверил в реальность присутствия Бога в евхаристическом хлебе и вине. И с ним произошло то же, что случилось со многими из учеников Иисуса после того, как они услышали беседу о небесном хлебе: он отошел от общины учеников Христа.
«Религия духа», которую создал Иисус, очень далека от того, что на современном языке, начиная с Лейбница, называют идеализмом, имея в виду, что мир идей первичен по отношению к материальному миру. Библия не говорит о каком-то идеальном мире. С первых страниц она повествует о мире, населенном людьми и животными, – о мире, в котором для поддержания жизни каждому живому существу нужна пища. Но материальный мир является домом Божиим, материальные предметы могут быть наполнены присутствием Божиим, и тело человека может стать храмом живущего в нем Бога (1Кор.6:19). Новый Завет предлагает вполне конкретный путь к такому соединению с Богом: через принятие внутрь тела и крови Бога воплотившегося.
«Религия духа», созданная Иисусом, одновременно является «религией плоти». В беседе о небесном хлебе термин «плоть» употребляется в двух значениях. С одной стороны, плоть противопоставляется духу: Дух животворит; плоть не пользует нимало (Ин.6:63). С другой стороны, тот хлеб, сходящий с неба, который Иисус предлагает в пищу, является не чем иным, как Его плотью.
Новизна христианства заключается в том, что оно предлагает человеку соединиться с Богом не только через молитву и иные формы богопочитания, но прежде всего через вкушение Бога. Человеческая плоть Иисуса Христа является плотью воплотившегося Бога и Его кровь – кровью Бога, ставшего человеком. Принимая внутрь плоть и кровь Богочеловека под видом хлеба и вина, человек физически соединяется с Богом: через причащение Сам Бог проникает внутрь человека – в его плоть и кровь, в клетки его тела. Однако одновременно с телом Бог обоготворяет и дух человека, так что человек соединяется с Ним всем своим естеством – и духом, и плотью. Он начинает жить в Боге, а Бог начинает жить в нем.
Когда Иоганн Себастьян Бах на закате дней писал свое сочинение «Искусство фуги», так и оставшееся незаконченным (по версии его сына, он умер во время работы над последней фугой), мало кто понимал смысл и значение этой музыки. Современникам это сочинение казалось сухим и далеким от реальной жизни сборником упражнений по полифонии. Покупателей на изданную после смерти Баха партитуру нашлось мало, и матрицы пришлось продать с молотка, чтобы хотя бы частично окупить расходы на издание.
В наши дни «Искусство фуги» заслуженно считается одним из величайших музыкальных шедевров, но понадобилось не менее трехсот лет для того, чтобы человечество пришло к такому пониманию. Сегодня эту музыку исполняют на разных инструментах, начиная от органа и фортепьяно, кончая струнным ансамблем или квартетом саксофонов. Бах предусмотрительно не поставил перед нотоносцами наименование инструментов, на которых эта музыка должна исполняться, как бы указывая на то, что она не привязана к конкретному составу инструментов. Не привязана она и к конкретной эпохе или конкретному месту: язык этого музыкального произведения – вневременной, превосходящий границы времени и пространства.
Бах был автором множества сочинений – как духовных, так и светских, написанных на понятном для его современника музыкальном языке. Если бы он захотел написать еще одно понятное и популярное произведение, он бы написал вместо «Искусства фуги» 7-й Бранденбургский концерт. Трудно представить, чтобы Бах не сознавал, что «Искусство фуги» не будет понято его современниками. Он писал его не столько для своих современников, сколько для будущих поколений. И настало время, когда человечество сумело по достоинству понять и оценить этот труд.
Когда мы читаем евангельские повествования о том, что делал и говорил Иисус (в особенности это относится к четвертому Евангелию), мы далеко не всегда понимаем, почему Он поступал так, а не иначе, говорил то, а не другое. То, что Он делал и говорил, было адресовано не только Его современникам, непосредственным участникам событий. Не в меньшей, а может быть, и в значительно большей мере оно было адресовано будущим поколениям. После Его смерти и воскресения апостолам предстояло вспомнить эти дела и слова и полностью переосмыслить их в свете того нового опыта, который они получили, когда Иисус воскрес и явился им, когда затем на них сошел Святой Дух и когда они, собираясь вместе для преломления хлеба, вновь и вновь возвращались к тому, что слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали их руки (1Ин.1:1).
В отличие от Баха, о котором забыли на много десятилетий и потом неожиданно вспомнили, Иисус Христос не был забыт после смерти. Он создал живую традицию, внутри которой не только сохраняется память о Нем, но и Сам Он незримо присутствует – прежде всего в Евхаристии. Именно таинство Евхаристии стало тем фундаментом, на котором было построено все здание Церкви. Она скрепляет верующих в единое тело и соединяет со своим Главой – Христом (Кол.1:18).
Каждое новое поколение христиан возвращается к беседе о небесном хлебе как одному из сердцевинных пунктов учения Иисуса. Каждое новое поколение пастырей толкует ее в свете того евхаристического опыта, который ему дается. И только в свете этого опыта и изнутри его эта беседа обретает смысл. Любое ее толкование вне евхаристического контекста может породить лишь недоумение и вопросы: Какие странные слова! Кто может это слушать?
Причастился. Кончилась литургия. Устал, но блаженство разливается по всему телу. Жую просфору. И нет в мире ничего вкуснее этого незатейливого хлеба! И нет ничего красивее, гармоничнее и совершеннее этого прекрасного здания, твёрдо стоящего на земле и уходящего за облака, в небо, к Богу!
Просто приходите туда где мало народа на исповеди. Если говорить о подмосковных монастырях, исповедь бывает и на вечерних службах. Вечером лучше всего, темно, горят свечи, ваших слёз никто не видит. Как правило монахи находят любое время для исповеди. Если они видят, что брат долго кого- то исповедует, приходит ещё брат и ещё на подмогу оставшимся. Неважно есть на Вас крест или нет, и что Вы исповедуете. Вы пришли открыть душу Господу, а он ( иеромонах) всего лишь исполнитель. Вы разговариваете с Богом. Приходите и говорите всё, что вспомните. Можно читать. Коротко, ясно. В инете можно прочитать как готовиться к исповеди.
Вот пример:
"Как подготовиться к первой исповеди и причастию
Осознать свои грехи. Если вы задумались об исповеди, значит, вы признаёте, что в своей жизни что-то делали не так, как нужно. Именно с осознания своих грехов и начинается покаяние. Что является грехом, а что нет? Грех — это все, что противоречит Божией воле, или, иначе говоря, замыслу Бога относительно мира и человека.
Не использовать «списки грехов». Последнее время среди верующих (как говорят, «воцерковленных», то есть более знакомых с церковной традицией, а на практике — и с околоцерковными суевериями) распространены разного рода «списки грехов». Подготовке к исповеди они скорее вредят, потому что очень успешно помогают превратить исповедь в формальное перечисление «того-что-является-грехом». На самом деле исповедь формальной быть не должна ни в коем случае. Кроме того, среди «перечней грехов» встречаются и вовсе курьезные образцы, так что брошюры подобного рода лучше вообще не рассматривать всерьез.
Единственным исключением может быть самая краткая «памятка» основных грехов, которые часто не осознаются таковыми.
Пример такой памятки:
а. Грехи против Господа Бога:
— неверие в Бога, признание какой-либо значимости за иными «духовными силами», религиозными доктринами, помимо христианской веры; участие в иных религиозных практиках или обрядах, даже «за компанию», в шутку и пр.;
— вера номинальная, никак не выражаемая в жизни, то есть практический атеизм (можно признавать умом существование Бога, но жить так, словно неверуюший);
— творение «кумиров», то есть вынесение на первое место среди жизненных ценностей чего-либо, помимо Бога. Кумиром может стать что угодно, чему реально «служит» человек: деньги, власть, карьера, здоровье, знания, увлечения, – всё это может быть и хорошим, когда занимает соответствующее место в личной «иерархии ценностей», но, становясь на первое место, превращается в кумира;
— обращение к разного рода гадалкам, ворожеям, колдунам, экстрасенсам и пр. — попытка «подчинить» духовные силы магическим путем, без покаяния и личного усилия по изменению жизни в соответствии с заповедями.
б. Грехи против ближнего:
— пренебрежение людьми, проистекающее из гордыни и себялюбия, невнимание к нуждам ближнего (ближний – не обязательно родственник или знакомый, это каждый человек, который оказался рядом с нами в данный момент);
— осуждение и обсуждение недостатков ближних («От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься», — говорит Господь);
— блудные грехи разного рода, особенно прелюбодеяние (нарушение супружеской верности) и противоестественные половые связи, что несовместимо с пребыванием в Церкви. К блудному сожительству относится и распространенный сегодня т.н. «гражданский брак», то есть сожительство без регистрации брака. Следует, однако, помнить, что зарегистрированный, но невенчанный брак не может расцениваться как блуд и не является препятствием для пребывания в Церкви;
— аборт — лишение жизни человеческого существа, по сути, убийство. Следует каяться даже в том случае, если аборт был сделан по медицинским показаниям. Серьезным грехом является и склонение женщины к аборту (со стороны мужа, например). Покаяние в этом грехе подразумевает то, что кающийся больше никогда осознанно не повторит его.
— присвоение чужой собственности, отказ от оплаты труда других людей (безбилетный проезд), удержание заработной платы подчиненных или наемных рабочих;
— ложь разного рода, особенно – клевета на ближнего, распространение слухов (как правило, мы не можем быть уверены в правдивости слухов), недержание слова.
Это примерный перечень наиболее распространенных грехов, но еще раз подчеркнем, что подобными «списками» не стоит увлекаться. Лучше всего при дальнейшей подготовке к исповеди использовать десять заповедей Божиих и прислушиваться к собственной совести.
Говорить только о грехах, причем собственных.
Говорить на исповеди надо о своих грехах, не пытаясь их приуменьшить или показать извинительными. Казалось бы, это очевидно, но как часто священники, принимая исповедь, слышат вместо исповедания грехов житейские истории обо всех родственниках, соседях и знакомых. Когда на исповеди человек рассказывает о причиненных ему обидах, он оценивает и осуждает ближних, по сути, оправдывая себя. Часто в подобных рассказах личные прегрешения представляются в таком свете, что избежать их, казалось бы, и вовсе невозможно. Но грех — это всегда плод личного выбора. Крайне редко мы попадаем в такие коллизии, когда вынуждены выбирать между двумя родами греха.
Не выдумывать особого языка.
Говоря о своих грехах, не стоит заботиться о том, как бы их «правильно» или «по церковному» назвать. Надо называть вещи своими именами, обычным языком. Вы исповедуетесь Богу, Который знает о ваших грехах даже больше, чем вы сами, и называя грех так, как он есть, Бога вы точно не удивите.
Не удивите вы и священника. Порой кающимся стыдно назвать священнику тот или иной грех, либо есть опасение, что священник, услышав грех, осудит вас. На самом деле священнику за годы служения приходится выслушивать очень много исповедей, и удивить его непросто. А кроме того, грехи все не оригинальны: они практически не изменились на протяжении тысячелетий. Будучи свидетелем искреннего покаяния в серьезных грехах, священник никогда не осудит, а обрадуется обращению человека от греха на путь праведности.
Говорить о серьезном, а не мелочах.
Не надо начинать исповедь с таких грехов как нарушение поста, непосещение храма, работа в праздники, смотрение телевизора, ношение/неношение определенного рода одежды и т.п. Во-первых, это точно не самые серьезные ваши грехи. Во-вторых, это может и вовсе не быть грехом: если человек на протяжении долгих лет не приходил к Богу, то что ж каяться в несоблюдении постов, если сам «вектор» жизни был направлен не в ту сторону? В-третьих, кому нужно бесконечное копание в повседневных мелочах? Господь ожидает от нас любви и отдачи сердца, а мы ему: «рыбку в постный день съела» и «вышивала в праздник».
Главное внимание должно быть уделено отношению к Богу и ближним. Причем под ближними, согласно Евангелию, понимаются не только люди, которые нам приятны, но все, встретившиеся нам на жизненном пути. И прежде всего — члены нашей семьи. Христианская жизнь для семейных людей начинается в семье и ею же проверяется. Здесь лучшее поле для воспитания в себе христианских качеств: любви, терпения, прощения, принятия.
Покаяние на греческом языке звучит как «метанойя», буквально — «перемена ума». Недостаточно признать, что в жизни совершал такие-то и такие-то проступки. Бог — не прокурор, а исповедь — не явка с повинной. Покаяние должно быть переменой жизни: кающийся намерен не возвращаться к грехам и всеми силами старается удержать себя от них. Такое покаяние начинается за какое-то время до исповеди, и приход в храм к священнику уже «запечатлевает» происходящую в жизни перемену. Это крайне важно. Если человек намерен продолжать грешить и после исповеди, то может, с исповедью стоит повременить?
Нужно оговорить, что когда мы говорим об изменении жизни и отказе от греха, то имеются в виду прежде всего грехи так называемые «смертные», по слову апостола Иоанна, то есть несовместимые с пребыванием в Церкви. Такими грехами христианская Церковь издревле считала отречение от веры, убийство и прелюбодеяние. К грехам такого рода можно отнести и крайнюю степень других человеческих страстей: злобу на ближнего, воровство, жестокость и прочее, что может быть прекращено однажды и навсегда усилием воли, сочетающимся с помощью Божией. Что же касается грехов мелких, так называемых «повседневных», то они во многом будут повторяться и после исповеди. К этому надо быть готовым и принимать это смиренно как прививку против духовного превозношения: совершенных среди людей нет, безгрешен только один Бог.
Быть в мире со всеми.
«Прощайте, и прощены будете», — говорит Господь. — «Каким судом судите, таким будете судимы». И еще более сильно: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой». Если мы просим у Бога прощения, то сами должны прежде простить обидчиков. Конечно, бывают ситуации, когда попросить прощения непосредственно у человека невозможно физически, либо это приведет к обострению и без того сложных отношений. Тогда важно, по крайней мере, простить со своей стороны и не иметь в сердце ничего против ближнего.
Несколько практических рекомендаций. Прежде чем вы придете исповедоваться, неплохо было бы узнать, когда в храме обычно проводят исповедь. Во многих храмах служат не только в воскресенья и праздники, но и в субботы, а в больших храмах и монастырях — и в будние дни. Наибольший наплыв исповедующихся бывает во время Великого поста. Конечно, великопостный период — по преимуществу время покаяния, но для тех, кто приходит впервые или после очень долгого перерыва, лучше подобрать время, когда священник не сильно загружен. Может оказаться, что в храме исповедуют в пятницу вечером или утром в субботу — в эти дни людей будет наверняка меньше, чем во время воскресной службы. Хорошо, если у вас есть возможность лично обратиться к священнику и попросить, чтобы назначил вам удобное время для исповеди."
От себя добавлю, что исповедь – это Ваш и только Ваш разговор с Богом. В какой форме решать Вам. После исповеди полагается приложиться к кресту и Евангелию, лежащим рядом со священником. И после накрывания епитрахилью и отпущения грехов, приложиться к поручу , это такой нарукавник. Приложиться можно и лбом. Во время пандемии я так и делал. Это своего рода благодарность. Всё Вам подскажут. Обычно на тарелку после исповеди кладут свечу, иногда мелкую денежку, иногда денежку опускают в ящики на ремонт. Всё на Ваше усмотрение.
После исповеди на утренней литургии будет причастие, если спросите у священника, может разрешить. Всё в руках Бога и Ваших.
Keen, цитата:увидел сейчас на «Ю. Ю. Юмор» приглашение к дискуссии: « Гений ли Малевич?». А давайте подумаем.
Для затравки:
Текст заметки из газеты "Петроградский листок" от 20 декабря 1915 года
Выставка футуристов
В прошлом году теплая компания ни кому неведомых, «знаменитостей» устроила выставку-ловушку названную ими «Трамвай». Множество лиц «попались на удочку» гг. футуристов (?!) и поплатились своими полтинниками.
Прошлогодний опыт, повидимому, понравился этой «теплой компании» и эти же лица снова «закинули свои сети» − открыли выставку 010 (ноль-десять), разсчитывая «поймать» малую толику полтинничков на входной плате.
Открытая выставка (?) ничем не отличается от прошлогодней: та же безшабашная мазня, те-же картонные и жестяные цилиндры, конусы и кирпичи набитые на доски и названные в катологе самыми неожиданными мотивами в роде «Портрет дядюшки», «Улица», Синтезы красоты», «Страдание голубой радости», «Субрематизм искусства» и т. д.
В общем, эта выставка не бред больных людей, нет, это кривляние ловкачей, разсчивающих заманить публику и сорвать с нее входную плату − полтинник.
Дубль-вэ.
Из Википедии:
<…>Самое знаменитое живописное произведение Малевича — Чёрный квадрат (1915) — являлось своеобразным живописным манифестом супрематизма. Был впервые выставлен в Петрограде1 января1916 года (19 декабря 1915 г. по старому стилю) на выставке «0,10» и имел значительный успех. Картина, по замыслу художника, являлась частью триптиха, в который входили «Чёрный круг» и «Чёрный крест».
<…>По поводу идеи «квадрата» следует добавить то, что в 1882 году (за 33 года до «Черного квадрата» Малевича) на выставке «Exposition des Arts Incohérents» в Париже поэт Пол Било представил картину «Combat de nègres dans un tunnel» («Битва негров в туннеле»). Правда это был не квадрат, а прямоугольник. Французскому журналисту, писателю и эксцентричному юмористу Альфонсу Алле идея так понравилась, что он развил её в 1893 году, назвав чёрный прямоугольник «Combat de nègres dans une cave, pendant la nuit» («Битва негров в пещере глубокой ночью»). Не остановившись на достигнутом успехе, затем Алле выставил девственно белый лист бристольской бумаги под названием «Первое причастие страдающих хлорозом девушек в снежную пору». Спустя полгода, следующая картина Альфонса Алле была воспринята как своего рода «колористический взрыв». Прямоугольный пейзаж «Уборка урожая помидоров на берегу Красного моря апоплексическими кардиналами» представлял собой ярко-красную одноцветную картину без малейших признаков изображения (1894 год).
P.S. Может быть наше "Битва негров ночью" отсюда и пошло?
О цене входного билета:
Билет - 50 копеек (полтинник)
В том же номере газеты:
1 фунт (453 грамма) сушеных белых грибов стоил 1 руб. 50 копеек
Месячная подписка на "Петроградский листок" - 1 руб. 15 копеек
Нет парадокса. Согласитесь мы очень часто, всегда готовы и выполняем иногда неприятные работы за тех, кого любим. Сознательно и свободно, даже с удовольствием. А отдача превышает все возможные похвалы.
Мы сознательно и свободно принуждаем себя к посту. Я раньше не понимал: как от того ем или не ем я колбасу или бекон зависит моё мировоззрение. Больше того зимой в Великий пост приходится одеваться теплее. Оказывается самым непосредственным образом зависит. Это уже 40 - ка летний опыт показал.
"Если слово «подчинение» неприятно звучит в ваших ушах, прошу вас обратить внимание на первое слово изречения Иисуса Христа: «Возьмите иго Моё на себя…».
«Возьмите иго Моё на себя…» Мф. 11, 29
Прошу вас обратить внимание на первое слово этого изречения Иисуса Христа: «Возьмите».
Иисус не обращается к нам резко и жестко со словами «идите сюда, преклонитесь предо Мною, Я наложу на вас это иго». О, никогда! Если вы хотите свободно, добровольно, радостно, возьмите это иго на себя, — вот что Он говорит. В военных действиях принуждают подчиняться; здесь оно должно быть свободно. Только такое подчинение принимает Иисус.
Заметьте еще, что подчинение это ведет к подвластному служению.
Иные люди стараются «помочь Богу». И они воображают, что они очень полезны; им кажется, что Господь не мог бы обойтись без их помощи. Бедные люди, они своей суетой наносят столько пыли, что ею застилается настоящий путь.
Но есть Господин для этой жатвы. Есть великий Главнокомандующий в этом походе. У Него обстоятельно задуман поход для завоевания целого мира. И в Нем определено назначение каждого человека. Он лучше знает, что требуется; Он предвидит все стратегические обстоятельства и все опасности кампании. Если бы Он только мог положиться на наше умение распознавать Его голос и на нашу готовность всецело подчиниться Ему, все было бы иначе. Такое подчинение ведет к радостному, послушному служению.
К этому служению нужна также подготовка, дрессировка. Говорят, что для сельских работ обыкновенно впрягают под одно ярмо молодое, резвое животное рядом со старым, степенным товарищем. Опытный труженик тащит ровным, мерным шагом, и мало-помалу молодое, невыезженное животное приноравливается к этому шагу.
Как реальна и поучительна эта картина! Мы часто грешим несвоевременным, необузданным усердием. Мы тянем вперед с ненужной силой, потом бросаемся назад или в сторону. Затрачивается много сил, но непроизводительно, по недостатку выдержки и постоянства.
Иисус говорит: «Пусть наше иго будет общее; будем тянуть вместе, вы и Я». Лучшие и величайшие результаты будут достигнуты, если мы смиренно пойдем с Ним рядом, с Ним в ногу, шаг за шагом, прислушиваясь к тихому Его голосу."
Есть люди, в которых тебе не нравится буквально всё: лицо, манера держаться и одеваться, даже имя и фамилия кажутся неблагозвучными. Я уже не говорю о делах этих субъектов. К таким феноменам я всегда относил как самого Казимира Малевича, так и его скандальные работы. Особенно это касалось знаменитого "Чёрного квадрата".
Помню, как долго смеялся, когда впервые в детстве услышал остроумное второе название этого "шедевра" – "Утро в сосновом гробу".
Кто только на эту тему не шутил. Не так давно очень повеселил случай, произошедший в одном и региональных музеев. Помните? Там ночной сторож, безотчётно повинуясь врождённому человеческому чувству к прекрасному, пририсовал шариковой ручкой глазки безглазым человекоподобным истуканам на одном из авангардных полотен ученицы Малевича. Ущерб оценили в миллионы!
Современники по большей части относились к Малевичу отрицательно.
Иван Иванович Соллертинский, блестящий музыковед и полиглот, однажды в шутку сказал Малевичу: "Предположим, вы идёте по улице. Поднимите руки, вытяните их и опустите, коснитесь пальцами асфальта и посмотрите между ног. Тут можно познать больше, чем в чёрном квадрате!"
Грубо, но ёмко!
И тут мы плавно переходим к другому типу критиков квадрата, куда более серьёзному. Они-то готовы делать шаги, да вот только не к квадрату, а от него. Первым таким критиком стал Александр Николаевич Бенуа — художник, художественный критик, основатель "Мира искусства". Для Бенуа футуристы — не просто кривляки, от которых можно отделаться насмешками, а идеологические враги, качественное зло, против которого он объявляет крестовый поход. Бенуа принимает супрематизм всерьёз и борется против него не на шутку.
Он начинает свою статью о выставке "0,10" прелюбопытно: описывает общие впечатления, атмосферу, царящую на ней. А атмосфера там — нищенская. Голо, холодно и пусто — вот впечатления Бенуа. Ему жутковато, но не от величия супрематизма, а от мизерности и убогости всей обстановки. Какие-то серые афишки, "убогонькие и маленькие", и вместе с тем "крикливые и кусливые" — именно потому, что "толпы бредут мимо", потому что "пусто и безотрадно у них внутри", — так что балаганчик этот представляется Бенуа "просто каким-то плохо сколоченным гробом". Ему не хватает теплоты.
Я, разглядывая фотографии этой экспозиции, тоже всегда поражался непрофессиональной организацией пространства и плоскости вернисажа.
Фото выставки.
Картинки маленькие по габаритам, без рам, некоторые даже без паспарту. Налеплены кое- как, безсистемно. Впечатление что это вешала воспиталка в детском саду. Только вот работы чернушные. Подписи корявым почерком, от руки чуть ли не на кусках обоев. И за это входная плата полтинник(!), приличные деньги по тем временам. И что поражает, по рассказам очевидцев – народ валил!
И вот Бенуа берёт в руки "бумажонку" Малевича и читает:
"Когда исчезнет привычка сознания видеть в картинах изображение уголков природы, мадонн и бесстыжих венер, тогда только увидим чистое живописное произведение. Я преобразился в нуле форм и выловил себя из омута дряни академического искусства. Вещи исчезли как дым, для новой культуры искусства, и искусство идёт к самоцели — творчеству, к господству над формами натуры".
Но ведь это же... — всплескивает руками Бенуа. Это же... "не что иное как воззвание к исчезновению любви, иначе говоря, того самого согревающего начала, без которого нам всем суждено неминуемо замёрзнуть и погибнуть... Это всё, что есть на всём свете самого пламенного и возвышенного, самого тайного и радостного. Это весь культ любви земной и небесной, это вся борьба из-за примирения двух одинаково сильных начал жизни, это самая жизнь. И вот вместо этого г. Малевич…".
Вместо иконы, в красном углу, он вешает "Чёрный квадрат".
Проницательнейший Бенуа: "Чёрный квадрат в белом окладе — это не простая шутка, не простой вызов, не случайный маленький эпизод, случившийся в доме на Марсовом поле, а это один из актов самоутверждения того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения и которое кичится тем, что оно через гордыню, через заносчивость, через попрание всего любовного и нежного, приведёт всех к гибели".
М-да. Подождите, господин Бенуа! Погодите немножко! Вот вторит вам наша современница Татьяна Толстая:
"Шаря руками в темноте, гениальной интуицией художника, пророческой прозорливостью Создателя он нащупал запрещённую фигуру запрещённого цвета — столь простую, что тысячи проходили мимо, переступая, пренебрегая, не замечая... Но и то сказать, немногие до него замышляли "победу над Солнцем", немногие осмеливались бросить вызов Князю Тьмы. Малевич посмел — и, как и полагается в правдивых повестях о торговле с Дьяволом, о возжаждавших Фаустах, Хозяин охотно и без промедления явился и подсказал художнику простую формулу небытия...
Квадрат "закрывает путь" — в том числе и самому художнику. Он присутствует "как абсолютная форма" — верно и это, но это значит, что по сравнению с ним все остальные формы не нужны, ибо они по определению не абсолютны. Он "возвещает искусство..." — а вот это оказалось неправдой. Он возвещает конец искусства, невозможность его, ненужность его, он есть та печь, в которой искусство сгорает, то жерло, в которое оно проваливается...
Художник "послеквадратной" эпохи, художник, помолившийся на квадрат, заглянувший в черную дыру и не отшатнувшийся в ужасе, не верит музам и ангелам; у него свои, черные ангелы с короткими металлическими крыльями, прагматичные и самодовольные господа, знающие, почём земная слава и как захватить её самые плотные, многослойные куски. Ремесло не нужно, нужна голова; вдохновения не нужно, нужен расчёт. Люди любят новое — надо придумать новое; люди любят возмущаться — надо их возмутить; люди равнодушны — надо их эпатировать: подсунуть под нос вонючее, оскорбительное, коробящее. Если ударить человека палкой по спине — он обернётся; тут-то и надо плюнуть ему в лицо, а потом непременно взять за это деньги, иначе это не искусство; если же человек возмущённо завопит, то надо объявить его идиотом и пояснить, что искусство заключается в сообщении о том, что искусство умерло, повторяйте за мной: умерло, умерло, умерло. Бог умер, Бог никогда не рождался, Бога надо потоптать, Бог вас ненавидит, Бог — слепой идиот, Бог — это торгаш, Бог — это Дьявол. Искусство умерло, вы — тоже, ха-ха, платите деньги, вот вам за них кусок дерьма, это — настоящее, это — тёмное, плотное, здешнее, держите крепче. Нет и никогда не было "любовного и нежного", ни света, ни полёта, ни просвета в облаках, ни проблеска во тьме, ни снов, ни обещаний. Жизнь есть смерть, смерть здесь, смерть сразу".
Красиво и страшно сказано!
Это очень серьёзное и талантливо высказанное обвинение. Не любил "Квадрата" и Осип Мандельштам:
"Декаденты были ещё христианские художники. Музыка тления была для них музыкой воскресения... Совсем другое дело сознательное разрушение формы. Безболезненный супрематизм. Отрицание лица явлений. Самоубийство по расчёту, любопытства ради".
Так что же, квадрат — "чёрная дыра на святом месте"? Может ли вообще произведение искусства, сотворённое с мотивацией произвести искусство, быть исчадием ада, сделкой с дьяволом? Для совершения зла необходима злая воля, активное "злодейство, на которое (пушкинский Моцарт прав) у гения просто нет времени и сил — ресурсы задействованы в другом. Далее, признак совершённой сделки — полученные блага или хотя бы стремление их получить. В честнейшем Казимире никакой корыстной мотивации не заметно, это признаёт и Бенуа; да и конченым честолюбцем он не был. Незаметно в нём и толстовских сомнений, страхов, душевных метаний, которые могли бы быть истолкованы как соблазн или психический упадок. Зачем же он? Почему же он тогда? И что же это?
Маленький ребёнок рисует чёрной краской "что-то не то". Интеллигентные родители могут спрятать от него чёрную краску, могут даже обеспокоиться — всё ли с ним ладно. Но само стремление, которое заставило его выбрать чёрный, от этого не исчезнет, чем бы оно ни было — стремлением нарисовать как можно ярче (чёрный цвет самый контрастный) или тревожностью.
"Чёрный квадрат" в истории — не деяние, а признак, знак. Именно иконка — в компьютерном смысле. Значок, в свёрнутом виде означающий программу. Можно уничтожить иконку, но сама программа от этого не удалится. Нам приходится жить с той программой, о которой возвещает "Чёрный квадрат". "Последние вопросы", поставленные в XIX веке, оказались далеко не последними. Можно сделать свой выбор — испугаться и отвернуться, объявить квадрат и всё, что в нём открывается, торжеством небытия; а можно вдруг ощутить, что квадрат не уничтожил икону и не заменил её собой, — это под силу только перепуганному зрителю, — а, будучи повешен в красном углу, стал иконой, в неё превратился. Малевич не "воспел" небытие — он нашёл, что ему противопоставить, нашёл такое искусство, которое сможет существовать в грядущих условиях. Вам не нравится? Вам кажется, что в такой иконе нет любви, тепла? А может быть, есть, но в таком виде, чтобы выдержать XX век и его этические, экзистенциальные испытания.
Но дадим слово Малевичу, который и сам ответил Бенуа. Вот отрывки из его письма своему критику: май 1916 года.
"Но, г. Бенуа! Хам ли это пришёл?
Хам ли желает воздвигнуть новое.
Хам ли стремится уйти от вчерашнего дня, чтобы обогатить себя новой, более здоровой формой Искусства.
...В искусстве есть обязанность выполнения его необходимых форм. Помимо того, люблю я их или нет.
Нравится или не нравится — искусство вас об этом не спрашивает, как не спросило, когда создавало звёзды на небе.
И благодаря вашей "любви" и "нравится" Вы и Ваши коллеги правого крыла никак не могут оставить кринолины. И Вам весело и жарко (грейтесь — у нас на Марсовом поле не топили).
Да, Вам, привыкшему греться у милого личика, трудно согреться у лица квадрата".
А вот что с меньшим задором, но с неменьшей подспудной убеждённостью говорил Малевич ученикам в 1926 году: "...что в квадратном холсте изображён с наибольшей выразительностью чёрный квадрат, который, по мнению автора, является единственно точным по выразительности и отношениям сторон квадратом, не имеющим ни одной параллельной линии к геометрически правильному квадратному холсту и сам по себе также не повторяющий параллельность линий сторон, являясь формулой закона контраста, присущего искусству вообще". Малевич считал, что "закону контраста подчинено и древнее искусство, и искусство Возрождения... Элементы кубизма он видел и в работах Рафаэля, и в русской иконе".
(А как же "бесстыжие венеры"? Малевич простил их? Да он их по большому счёту никогда и не порицал самих по себе. Он порицал лишь тот испорченный академический глаз, ту "привычку сознания", которая всё себе присваивает и предметно толкует. Это же всё равно что искать в музыке непременно программу, человеческие страсти: "Вот тут он её любит, а тут трагический герой борется". Да тьфу! И правильно тьфу. На картине нет "просто» мадонны, потому что не бывает мадонн на картинах. Есть Мадонна — на небесах, горшок — на земле. На картине же есть — линия и цвет.)
Будучи футуристом, Малевич в задоре полемики позволил себе много эпатирующих деструктивных высказываний. Но судить по ним о творчестве Малевича — значит совсем его не знать. Малевич никогда не был художником разрушения. Он не был влюблён в смерть. Его призывы "рушить города" не имеют ничего общего не только с реальными бомбами, но даже и со стихами Маяковского. Но главное — и эти-то призывы закончились, когда для Малевича стилистически закончился футуризм. С изобретением супрематизма Малевич изобрёл для себя не просто живописный или художественный суперстиль, но новое духовное пространство — и именно так о нём и говорил, чем дальше, тем более внятно. Именно этим духовным путём обусловлено и появление супрематизма, и его развитие, и то, что к концу жизни Малевич умеет находить этот же дух и в стилях-предшественниках супрематизма, в том числе в реализме. Он отличался и от конструктивистов, которые спешили всю силу своего таланта отдать революции, и от академических реалистов, которых в итоге революция пригрела. Отличался не только тем, что никогда не ставил живопись на службу чему бы то ни было, но и тем, что разработал на основе своей стилистики идеалистическую философию. Не важно, насколько наивную или безумную. Главное, повторим: супрематизм — это духовное пространство. Так его понимали и ученики. Владимир Стерлигов писал: "Квадрат Евклида был измерением метрическим, квадрат Малевича — явление нравственное".
В конце концов, Малевич ответил на критику квадрата как грядущего хама трактатом "Супрематизм: Мир как беспредметность, или Вечный покой", о чём будет впереди. Что же касается "я тоже так могу нарисовать", можно вспомнить знаменитую фразу Пикассо на выставке детских рисунков. "В их возрасте я умел рисовать, как Рафаэль, но всю жизнь учился рисовать, как они".
Эти слова с полным правом можно поставить эпиграфом к этой части.
Поговорим сперва о происхождении супрематизма, как Малевич его представлял, и о прибавочной стоимости в искусстве — теории прибавочного элемента.
В Витебске Малевич впервые начинает преподавать свою идею о постепенной эволюции искусства от импрессионизма к супрематизму. Опять-таки эта идея не отвлечённая: он сам так эволюционировал. Импрессионизм начинает распылять старый мир, потом появляется кубизм, в котором реальность уже дробится на осколки, потом из этих осколков составляются композиции по воле художника, и, наконец, всё сводится к квадрату, в котором уже не остаётся никакого предмета, а только воля художника.
Каждое из этих течений привнесло свою новую идею, которая в пластике выражалась каким-либо конечным элементом. Сначала Малевич называл его "добавкой", потом "прибавкой" и, наконец, по-марксистски — "прибавочным элементом". Импрессионизм в качестве прибавочного элемента привнёс идею цвета, которая выразилась в том, что импрессионист видит мир будто сквозь тонкую пелену воды, в которой свет разлагается на спектр. Кубизм привнёс принцип контраста, выразившийся в двух способах организации картины, прямой и серповидной кривой.
Прибавочный элемент супрематизма — прямая, след точки на холсте, возникший в бесконечности и туда же уходящий. Прибавочные элементы не берутся из ниоткуда, их создаёт сама жизнь. Малевич в своих воспоминаниях подчёркивает, что к импрессионизму он пришёл на пленэре, то есть импрессионизм — это пейзаж пригорода; кубизм — это фабрики и заводы; а супрематизм — авиация (земля с высоты полёта аэроплана) и видение космоса. Как говорил Малевич, если аппарат художника чувствителен, то прибавочный элемент возникает в художнике сам собой, без его участия. С некоторым пренебрежением отзывался он о "пустотелых" художниках, которые могли себе привить любой прибавочный элемент. Своих учеников он всегда побуждал "заглянуть в себя" и отыскать его в себе самостоятельно. Этот элемент необязательно должен был быть супрематическим. Малевич всегда особо подчёркивал, что теория прибавочного элемента сложилась у него в ходе "всевозможных экспериментов по исследованию действия прибавочных элементов на живописные приятия нервной системы субъектов" в Витебском училище. Целью этих экспериментов было: "...собрать типичные элементы импрессионизма, экспрессионизма, сезаннизма, кубизма, конструктивизма, футуризма, супрематизма (конструктивизм — момент формирования системы) и составить из этого несколько картограмм, найти в них целую систему развития прямых и кривых, найти законы строений линейных и цветных, определить влияние на их развитие общественной жизни современной и прошлых эпох и определить их чистую культуру, установить фактурные, структурные и проч. отличия". То бишь — увязать цвет и форму с прибавочными элементами по каждому направлению. Этим позже занимались в его мастерской в ГИНХУКе Анна Лепорская, Вера Ермолаева и Лев Юдин.
Переживание супрематизма
Мы могли бы сказать "философия", если бы это слово не было Малевичу совершенно чуждо: он нигде его не употреблял. Лучше — размышление, а ещё лучше переживание. Дело в том, что к 1920 году супрематизм живописный, по мнению Малевича, завершён; пройдя три его стадии и дойдя до белого на белом, Малевич увидел край живописи и пошёл со своим супрематизмом дальше — в слово, проповедовать "общежитию" то, что ему через живопись было открыто. По выражению историка искусств, исследователя русского авангарда Александры Семёновны Шатских, Малевич "трансцендировал живописный опыт" — вывел философский супрематизм из опытной почвы искусства. В 1922 году в Витебске Малевичем закончен трактат "Супрематизм: Мир как беспредметность, или Вечный покой". Именно в этом трактате и нашло наиболее полное отражение переживание супрематизма. Поговорим о нём подробнее.
С первых строк Малевич ставит перед читателем противоречие: всё "практическое" на земле уничтожает само себя, всё практическое по самой своей сути неполно, не достигает полноты. Это значит, что "вся культура практических достижений ошибка, как и ум". Так обстоят дела с государством, так с наукой, так и с предметным искусством. Этому противопоставляет Малевич природу, которой человек не может овладеть — не может сделать беспредметное предметным, "изловить беспредметное и заключить в свои физические объятия". Отсюда вся мировая тоска, войны, самоубийства, плач и скрежет. Малевич заключает из этого, что мир есть сумасшедший дом, и только супрематизм — правильное отношение к беспредметному — может излечить людей.
"Вся Вселенная, — пишет Малевич, — движется в вихре беспредметного возбуждения, у которого нет "воли", то есть нет вектора, и нет точки, в которую бы оно стремилось. У человека же есть "воля", точка стремления, нужда, необходимость — а значит, он не может быть адекватен Вселенной, не может быть творцом — а только изобретателем ухищрений, он в плену этой необходимости, в плену своей воли, и таким практическим путём никогда не достигнет совершенства. Только если эту волю снять — снять отличия, отменить "веса" во всех сферах человеческого общежития, — только тогда наступит "беспредметное равенство". Только тогда отменится "ужас сильного и слабого, повелевающего и подчиняющегося".
Первое впечатление– бред сумасшедшего, но завораживает.
Малевич замечает очень интересную вещь: что, возможно, люди поняли в природе силу, но не поняли бессилия (мы бы это понятие скорее обозначили как "равновесие" — отсутствие превалирования одного над другим), адиафору, "золотой нуль" беспредметности, "безвесие". Ведь в природе нет катастрофы, а есть лишь беспредметные перемещения равенств. Человеческая же деятельность — будь то религия, государство, "фабрика" (наука) — неизменно катастрофична. Но если искусству удалось выйти в "безвестие", в белый супрематизм, то и остальные сферы человеческой деятельности оно может повести за собой. Художник, который увидел эту мировую подлинность, истину, освобождённое ничто — может показать его общежитию (то есть человечеству) и повести за собой, заставить совершить тот же прорыв, который совершил сам Малевич, когда вышел в беспредметность. То есть Малевич обобщает свою художественную практику до любого человеческого деяния, причём полагает эту практику не делом индивидуума, а делом "всего общежития", с одной целью: перестать наконец строить вавилонские башни науки и религии, пробиться из представляемого к подлинному.
Искусство, церковь, "фабрика
Искусство, церковь и "фабрика" (наука), по Малевичу, — это три пути, которыми человек идёт к совершенству (Богу), разделившись "и вместо единства построив три спорящих между собой истины". Но ведут эти дороги к одному: через труд человек освобождает себя от труда (делание машин), а Церковь должна, через молитву, в Царстве небесном освободить душу от молитвы — ведь душа, по Малевичу, есть часть Бога. Искусство уже достигло совершенства, освободившись и сливаясь с Богом в беспредметности. Другие дороги также могут прийти к беспредметности и слиться. Тогда, в этом предельном достигнутом состоянии, исчезнет работа мысли и наступит не мыслящее состояние, покой. Бог будет освобождён от всего творения. Наступит иное агрегатное состояние. Супрематизм — это иное агрегатное состояние.
Вечное возбуждение и покой
Он, далее, говорит о том, как устроена эта самая беспредметная Вселенная. Основную суть её составляет возбуждение — состояние покоя и одновременно кипения, горения; если выразиться точно — процесс покоя. Для мира это всегдашнее состояние, для человека — желанное, это экстаз, в котором он равен Вселенной, творческое горение. Продуктом возбуждения является мысль — его застывший след, произведение, то есть мысль стремится к "выявлению возбуждения в форму" — так и возникает несовершенство, ведь у возбуждения никакого "стремления" нет. Мысль же может выявляться в формах как беспредметных, так и предметных — и вот откуда могут проистекать различия веса и прочее, что характеризует предметный мир.
Природа вмещает в себе всё, но понять ничто друг друга не может и лишь стремится к целостности — эту целостность человек воспринимает, находясь внутри возбуждения природы, но мыслит лишь формы (результаты возбуждения) и не может соединиться с ней как с целым. Значит — всё, что действительно может человек, — это познавать воздействия природы, вырабатывать суждения...и этот вихрь суждений человеческих о природе и будет равен вихрю возбуждения во Вселенной.
Эта очень динамическая и вместе с тем парадоксально неподвижная концепция "вечного бессмысленного возбуждения" может ассоциироваться с дзен-буддизмом, особенно там, где он говорит о достижении, в пределе, бесцельного вечного покоя (он же — вечное возбуждение):
"Нельзя ли освободить всю поверхность Земли от предмета как блага, пусть останется поле освобождённым, где бы ноги не зацепились о преграды, где бы руки не могли ничего поднять, где бы глаз ничего не мог различить.
Пусть всё так будет, как на поверхности живописного холста, где человек, в нём изображённый, ничего не видит, где руки его ничего не поднимают, где ум ничего не постигает, где всё, на нём существующее, превращено в плоскость безразличную, беспредметную, бесцельную".
Вот тут наступает самое интересное. Истоками "черных квадратов" были не детские шалости остроумных художников, рисовавших "Борьбу чёрных негров в чёрной пещере", а философия Древнего Китая за три тысячелетия до новой эры.
Сам Казимир Северинович об этих истоках неоднократно пишет в своих работах. Он проводит своих читателей по этой тропинке к своему истоку. И этим истоком является очень древняя китайская художественная конституция, или художественный алфавит, который сами китайцы называют "ба-гуа". Вспомним возвращение к первичности, к звуку до слова, к звуку до музыки. С помощью системы ба-гуа китайцы описывали все.
Это был язык, в котором можно было описать все что угодно – от вселенной до деталей и частностей жизни. А вселенную они как изображали, так и нынче изображают, ничего с этой системой не произошло. Вселенную они изображали как соединение шара и квадрата, где шар означал небо, а квадрат означал землю. По системе ба-гуа земля квадратная. Почему так? Потому что она имеет четыре времени года, четыре времени суток, четыре стороны света – север, юг, запад, восток. Она имеет четыре равных характеристики, и значит она – квадрат. Небо – круг или шар. Почему? Потому что оно безначально и бесконечно. И каждое из этих мистико-символических обозначений имеет свой цвет. Китайцы тоже рассматривают цвет и форму как очень глубокие смысловые обозначения. Небо, или круг, имеет синий цвет. Черный цвет, как вам скажет каждый человек, кто занимается оптикой, это цвет света. Максимальная концентрация света дает черноту. Но это не тот черный цвет, каким пишет фломастер, это сложно составленный черный цвет.
Говорят, что "Чёрный квадрат" написан без чёрной краски, сложносочинённым сочетанием разных цветов. Более того, он специально подбирал такие цвета на палитре, чтобы краска имела сложный оттенок и при этом была матовой.
Тоже мне достижение! Видели бы мою палитру, когда у меня плохое настроение. Три колора без сажи и такой "чёрный" получается!!!
Недавно рентген первого варианта "квадрата" выявил незаконченную композицию под верхним слоем краски и надпись: "Битва негров в темной пещере".Сэкономил на холсте? А то, что весь "квадрат" пошёл кракелюрами говорит о плохой технике? Искусствоведы говорят, что Малевич был так потрясён своим открытием, что находился неделю в неадекватном состоянии. Прятал свои работы от друзей. Якобы первый "ЧК" и не квадрат вовсе, и чёрный не чёрный и белый не белый, и стороны не равны и не параллельны. Что, якобы эти специальные ухищрения художника, чтобы обезопасить его "открытие" от подделок. Интересно, кому пришло бы в голову подделывать, да ещё в то время?
Может он уже тогда в 15- м понимал его цену в 1.3 миллиона долларов.
С колоссальным усилием воли продирался per aspera ad astra через незнакомые сугубо специальные термины, запутанную (для человека вне этой системы) систему понятий и определений. Автор, т.е. С.И. где то в тексте употребил выражение "на первый взгляд это бред сумасшедшего", у меня это ощущение и на второй взгляд и на третий, увы. Но, тем не менее, буду ждать продолжения, ведь возможно "истина где то рядом" (с).
Опираясь на рисунки, сделанные во время работы над «Победой над солнцем» в 1913 году, художник датировал появление квадрата 1913 годом: именно эта дата поставлена художником на обороте холста, изображающего квадрат. Художник не придал никакого значения фактической дате создания картины. Он переставил акцент на дату рождения самого замысла супрематизма. Автор неизменно комментировал свою работу: "Основной супрематический элемент. Квадрат. 1913".
Сама картина была написана в 1915 году, в числе целого цикла других супрематических картин, среди которых она даже не была самой первой по времени создания. По мнению исследователя А. С. Шатских, картина была закончена Малевичем 8 (21) июня 1915 года.
Интересно, что Малевич от осознания своего открытия, а в этом он был глубоко убеждён, заболел буквально. Температура под 40, неделю мучился, не мог ни есть, ни пить. Что за хворь на ровном месте. Может это наказание?
Позволю высказать догадку, потому что нечто подобное было и у меня. Отброшу ложную скромность, простите.
Малевич в то время был более чем средним художником, как в творческом так и техническом смысле. Так считали его коллеги по цеху и друзья. И вдруг, в одночасье…! Продал душу дьяволу?!
Почему вспомнил свой опыт? Как художника живописца и графика мой потенциал тоже чрезвычайно скромен. Но вдруг наступает озарение, вернее ты видишь и чувствуешь то, что раньше никто и никогда не видел! Ты потрясён! Единственное, что смущает некоторый лёгкий налёт демонизма, некий душок бездны. Дымком от Босха и либидо от Дали попахивает. Со мной это произошло сразу после крещения. Год или около того я был околдован. Много писал. Я понимал, что если пойду по этому пути, успех гарантирован. Показывал друзьям, коллегам, все в восторге. Батюшка спас. Простите за сравнение.
А вот Малевича никто не спас. В результате мы сегодня имеем, то что имеем.
Так что же это за феномен? Попробуем разобраться.
Малевич и в те годы мог знать о дзен-буддизме, но он не оказал решающего влияния на его в высшей степени самостоятельную мысль. Современная Малевичу эзотерика и оккультизм также никак не повлияли на его трактаты. И это лишнее доказательство подлинности его переживания. Также отметим именно здесь, что трактат "Супрематизм: Мир как беспредметность, или Вечный покой" является прекрасным ответом всем критикам квадрата с точки зрения Бенуа. После этого трактата, исполненного живого, полнокровного мистицизма, совершенно невозможно становится обвинять Малевича в нигилизме. Предел, асимптота, нирвана, Царство Божие ( так он считал. авт.) — вот что такое супрематизм. Это энергетика цветоформ, это другой язык. Старый, созданный ещё Джотто, никто не отменяет. Они существуют параллельно!
Его невозможно достичь простым пошаговым переходом; его невозможно даже преподать (потому-то Малевич и не тащил учеников подражать ему). В супрематизм можно только после некоторой подготовки прыгнуть, как прыгнул сам Малевич; и у каждого человека или Вселенной этот путь свой.
К месту привести шутку, написанную на плакате с полотном Малевича: "Понятно, что ты так нарисуешь, но ты так продай!". К сожалению, нынешние почитатели сановного художника "не отличают славы от позора"
(Наум Коржавин).
"Черный квадрат" К. Малевича по сей день остается одним из самых обсуждаемых и чуть ли не мистифицируемых произведений в мире. Однако Казимир Северинович Малевич – это далеко не только "Черный квадрат". Он художник, теоретик, философ, преподаватель и создатель нового направления в искусстве. Спектр его творчества был настолько огромен, что К. Малевич не только сделал внушительный вклад практически в каждой сфере прикладного искусства, но и оставил большое наследие в виде теоретических трудов. Он заговорил на новом графическом языке.
Человечество знало колесо несколько тысячелетий, за это время оно принципиально не изменилось. Человечество за те же тысячелетия выработало определённый тип восприятия мира через предметы или явления, в любом случае это узнаваемые образы. И вдруг, какой- то Малевич, говорит, что всё к чему вы привыкли, всё что вы считаете нормальным, все ваши эталоны красоты – всё труха! Отжившие атавизмы прошлых эпох! Ложные культы!
Родилось новое универсальное восприятие мира! Конечно, новое, революционное правительство было "ЗА!" И всячески пропагандировало новое искуство. Это было время необычайного, может быть единственного в истории взрыва творческих сил, ангельских и демонических! С появлением технического прогресса: машин, аэропланов, дирижаблей, подводных лодок, прорывных открытий в науке; меняется мировосприятие. Человечество смотрит на себя с других точек, через другую оптику.
Супрематизм, конечно, оказал огромное влияние на мировое искусство.
Современником Малевича был ещё один гений – Эль Лисицкий. Вот два апостола начала нового искусства. Первый перевернул мир и поставил мировосприятие с ног на голову. Второй тоже сделал в архитектуре и книжной графике. Эль Лисицкий — знаковая фигура русского авангарда, архитектор, художник, конструктор, первый российский графический дизайнер, мастер фотомонтажа, инженер. Сторонник супрематизма активно работал над переходом этого направления в сферу архитектуры, и его проекты на несколько десятилетий опередили свое время.
Архитектура всего мира до сего дня живёт принципами этого гения.
А что же Малевич?
Казимир Северинович Малевич – художник и философ, педагог и теоретик искусства, человек, разработавший собственное новое направление живописи, идеи и принципы которого легли в основу современного дизайна, архитектуры, кинематографа и эргономики цвета в современном мире. Кроме того, результаты его трудов до сих пор являются предметом бурных обсуждений чуть ли не наравне с «Джокондой» Леонардо да Винчи и являются ярким примером того как важен контекст в понимании искусства.
Одним из самых значимых этапов художественно-философского пути Казимира Севериновича было изучение цветоформы. И пусть в начале его исследовательского пути многие его выводы звучали скорее как эпатажные манифесты, в конце концов, в процессе его методичного изучения понятий цвета и формы, психологии их восприятия и влияния на человеческую физиологию, он пришел к тому, что стало основой современной цветовой эргономики нашей повседневности. Именно благодаря его экспериментам, мы можем сейчас говорить о влиянии того или иного цвета на психофизиологию людей. Это было время открытий.
Малевич посадил в комнаты, окрашенные в разные цвета по машинистке. Машинистки печатали свои тексты, а Малевич следил за их самочувствием. Это ли не первые опыты по психологии цвета?
Оранжевые безрукавки дорожных рабочих сегодня, это тоже Малевич.
Малевич резко протестовал против белого цвета в больницах: белый цвет усиливает боль, психологически подавляет больных. Малахитовые халаты в операционных это заслуга Малевича.
Наконец, весь мировой дизайн: ВХУТЕМАС, Баухауз, Арт– Деко, От кутюр, Норман Бел Геддес, Генри Дрейфус и многие другие школы, направления и дизайнеры считали своим отцом основателем Казимира Севериновича Малевича – гения, может и злого, но гения, сделавшего этот мир другим.
Эпоха индивидуального восприятия закончилась. Двадцатый век –это век массовой индустриальной культуры.
Через свой новый язык супрематизма Малевич создал новую эстетику, эстетику нового века массового сознания. На цветоформах сегодня строится любое пространство, любой интерьер.
Последние годы жизни Малевич писал реалистичные портреты. Может одумался? Кто знает?
С большим сожалением вынужден согласиться с размышлизмом Сергея Ивановича в том, что сайт не стал (надеюсь - пока не стал) местом обмена мнениями тушинцев. Что же не так...?
