ЛикБез

Увы... тут я пас, по тому как никаким краем.

очень перекликается с законами Шулхан Арух ( см. выше). Немного странно выглядит позиция офицерского собрания. Конечно, в те времена, когда существовала "черта оседлости", мезальянс между старшим офицером русской армии и еврейской явление крайне редкое и нежелательное для командования, но...

Как мог действующий офицер защитить себя от фанатичной толпы соплеменников своей пассии? Стрелять? И что это значит"несумевший защитить себя от оскорбления Ш. будет уволен в отставку"? А что он нарушил?

Деникин в моих глазах один из тех, кто предал Царя, а воевал он не за народ, а за будущую " всемирную колонию и бензоколонку" вместо России. Он, генерал Алексеев, депутат Шульгин, ближайшие царские родственники – продали Россию!

Благодарю за публикацию, было интересно!

У истории с угрозой жизни командиру дивизиона есть продолжение... Правда дядю Васю оно хоть и касается, но косвенно. Батарея опять в наряде, но дежурным по части заступает не комбат, а его зам, (мой будущий комбат №3) буквально на днях прибывший из длительной заграничной командировки... так бывает. В это время дядя Вася уже мчит, обдуваемый всеми ветрами, на своей Яве в город Измаил. Место дежурного по части находится в торце казармы, рядышком с дверью в Ленинскую комнату, где проходило в тот исторический момент офицерское совещание. После нахождения, в течении двух лет в местах, где непрерывное выделение адреналина в кровь становится нормой, бездействие становится хуже пытки. Качание на задних ножках стула - не в счёт. И вот мозг Советского офицера начинает искать занятие для своих рук... под рукой, как назло изделие, созданное гением всё того же товарища Макарова.... До сих пор Алексей Владиславович не может объяснить, с какого такого перепуга, после частичной разборки-сборки пистолета он загнал патрон в патронник и произвёл контрольный спуск... Звучит выстрел!.... и гробовая тишина.... Через несколько секунд раздаётся скрип медленно открываемой двери Ленинской комнаты и из-за неё на уровне колен появляется голова командира части. Место дежурного слегка окутано дымком от сгоревшего пороха. Следует законный вопрос, произнесённый от чего то шёпотом:

- Кто стрелял?

Следуя заветам Петра 1-го Дежурный слегка выпучив глаза браво отвечает:

- Я!!!

Тут же следует второй вопрос:

- А зачем???

- Случайно...

Голова скрывается за дверью и тут же разражается гневной тирадой:

- Начальник штаба!!! У всех этих долбанутых "афганцев" оружие изъять и впредь на дежурство выдавать им только деревянные пистолеты, иначе они сначала всех нас перестреляют, а потом уже и себя!!!!

А в это время, дядя Вася только подъезжал к дому, мысленно смакуя, как он отужинает в кругу семьи и наконец то выспится, ещё не зная, что его Заместитель с дежурства снят и эту лямку придётся тянуть ему самому....

Из Военно-исторического журнала (2015 год).

Следует подчеркнуть: суды чести, как прежде суды общества офицеров, рассматривали только те проступки, которые не являлись уголовно наказуемыми и не представляли собой служебных нарушений. В соответствующих документах отмечалось, что ведению судов общества офицеров не подлежали проступки, связанные с «нарушением обязанностей службы, воинского чинопочитания или противные долгу службы и присяги…»8.

Один из современников так описывал специфику деятельности офицерских судов: «Суды чести являются блюстителями моральных устоев армии, того, что неуловимо для военно-уголовного суда, действующего на основании твёрдо установленных норм писаного закона, но что ясно чувствуется каждым, носящим офицерский мундир, и что имеет громадную важность, ибо из глубины этих психологических настроений… слагается чувство чести…»9.

В число проступков, разбиравшихся в полковом суде чести, входили: заём денег в долг у нижних чинов, написание анонимных писем, появление в общественном месте в нетрезвом виде, нечестная игра в карты, отказ от уплаты карточного долга, двусмысленное ухаживание за женой товарища по полку и т.п.

БЛЕСТЯЩЕ!!!

какой замечательный кодекс. Спасибо.

Куда всё делось?!

В дороге перечитывал любимого Ивана Ильина, книгу "Поющее сердце".

ЯГНЯТАМ ПОСВЯЩАЮ

"...Однако великая проблема «пыли» имеет еще иную сторону и иное значение. Ибо во внутренней жизни человека имеется свое распыление и своя особая пыль. Живя изо дня в день, мы совсем не замечаем, как душу нашу засыпает пыль ничтожных, повседневных мелочей и как самая душа наша начинает от этого мельчать, распыляться и вырождаться. Каждая человеческая душа имеет призвание стать неким гармоническим единством, живущим и действующим из единого духовного центра. Человек должен обладать духовно укорененным характером. Он должен быть подобен городу с единым крепким кремлем, в котором покоятся почитаемые им святыни. Или еще: он должен быть подобен художественному произведению искусства, в котором все обосновано единою, главною идеею. Поэтому он не должен позволять жизни заносить себя пылью и распылять себя по мелочам.

Вот почему нам надо постоянно отличать духовно существенное от неважного, главное от неглавного, руководящее от пустяшного, священное и значительное от мелочного и праздного; и притом для того, чтобы все время перелагать ритмический акцент жизни на значительное и священное. Тут дело не в бегстве от пустяков, не в важничанье, не в педантизме или ханжестве, а в укреплении духовного вкуса и распознавании вещей. Надо постоянно приводить наши жизненные содержания в связь с нашим духовным центром, измеряя их его светом и его содержанием, так, чтобы они освещались из него и обличали свое истинное жизненное значение: то, что устоит в свете этого центрального огня и оправдается, то есть благо, то подлежит избранию и предпочтению, а все иное, не оправдавшееся, само будет обличаться и отпадать. Это и есть процесс очищения от душевной пыли.

Не все потребно духовному организму для его внутреннего строительства, то, что не может служить ему, пусть выделяется и не живет в нашем внутреннем пространстве. Жить — значит различать, ценить и выбирать; кто этому не научится, тот будет засыпан пылью жизни. Жить — значит укорениться в главном и организовывать из него свой характер и свое мировоззрение; кто не способен к этому, тот сам распадется в прах и потеряет сам себя...

Все ничтожные мелочи нашего существования; — все эти несчастья, низменные и пустые «обстоятельства» жизни, которые желают иметь «вес» и «значение», а на самом деле лишены всякой высшей существенности; — все эти праздные, беспризорные жизненные содержания, несущиеся на нас непрерывным потоком, все эти засыпающие нас пошлости, которые претендуют на наше время и на наше внимание, которые раздражают нас, возбуждают и разочаровывают, развлекают, утомляют и истощают, — все это пыль, злосчастная и ничтожная пыль жизни... И если мы не сумеем избавиться от нее и будем жить ею, отдавая ей пламя нашего существа; если мы не воспитаем в себе лучшего вкуса и не противопоставим ей более сильную и благородную глубину духа, то пошлость."

"Притаившись у дороги нашей жизни, лежит вокруг нас эта коварная пыль; и лучше нам не тревожить ее и не посылать ее клубы по ветру. Незаметно забивается она во внутреннюю горницу нашей души и оседает на всем, что в ней укрыто; вот почему нам необходимо умение очищать от нее наши душевные пространства, и тот, кто этим искусством пренебрегает, рискует однажды задохнуться в своей собственной пыли. Ибо от пыли вырождается в человеке все: и мышление, условно «комбинирующее» относительные, отвлеченные понятия (логическая пыль); и беспочвенная, беспредметно играющая образами фантазия (эстетическая пыль); и воля, оторвавшаяся от своих священных корней, циничная, властолюбивая и жестокая, воспринимающая человечество как безличную, политическую пыль; и холодное и омертвевшее сердце, разучившееся любить и засыпаемое нравственно безразличным прахом существования...

А если сердце заглохло, то человек наполовину мертв; и не справиться ему с жизненной пылью. И современный мировой кризис есть кризис заглохшего сердца и восставшего праха, поглотит нас: наши жизненные деяния утратят высший смысл, станут бессмысленными и безответственными; наш жизненный уровень станет низменным; наша любовь станет капризною, нечистою и нетворческою; наши поступки станут случайными, неверными, предательскими — и дух наш задохнется в пыли бытия...

Тогда наша жизнь окажется поистине «даром напрасным, даром случайным» (Пушкин); она утратит свой смысл и свое священное измерение. Человек, доживший до этого, блуждает как бы в тумане и видит, по слову Платона, лишь пустые тени бытия. Занесенный прахом, он сам поднимает прах, целые облака пыли, и именно поэтому он, по слову епископа Беркли, из-за поднятой им пыли не видит солнца. А когда им овладевают страсти, то влага этих страстей, смешиваясь с прахом его ничтожной жизни, становится липкой грязью, которою он и наслаждается, по словам Гераклита..."

ИВАН ИЛЬИН

КНИГА ТИХИХ СОЗЕРЦАНИЙ

О СТРАДАНИИ

(Пострадайте немного, пока не вернусь)

"Как только ты почувствуешь себя страдающим, телесно или душевно, — вспомни сейчас же, что ты не один страдаешь и что всякое страдание — всякое без исключения — имеет некий высший смысл. И тотчас же придет облегчение.

Ты страдаешь не один, потому что страдает вокруг тебя весь мир. Надо только открыть свое сердце и внимательно присмотреться, и ты увидишь, что приобщен страданию вселенной. Все страдает и мучается — то в беззвучной тишине, скрывая свою боль, замалчивая свою скорбь, преодолевая страдание про себя, то в открытых муках, которых никто и ничто не может утолить... Томясь в любви, вздыхая от неудовлетворенности, стеная в самом наслаждении, влачась в борении, в грусти и тоске, — живет вся земная тварь, начиная с ее первого беспомощного деяния — рождения из материнского лона и кончая ее последним земным деянием, таинственным уходом «на покой». Так страдает и человек вместе со всею остальною тварью — как член мирового организма, как дитя природы. Страданий нам не избежать; в этом наша судьба и с нею мы должны примириться. Естественно желать, чтобы они были не слишком велики. Но надо учиться страдать достойно и одухотворенно. В этом великая тайна жизни; а этом — искусство земного бытия.

Наше страдание возникает из свойственного нам, людям, способа жизни, который дан нам раз навсегда и которого мы изменить не можем. Как только в нас просыпается самосознание, мы убеждаемся в нашей самостоятельности и беспомощности. Человек есть творение, призванное к «бытию в себе», к самодеятельности и самоподдержанию; и в то же время он служит всей природе как бы пассивным средством или «проходным двором». С одной стороны, природа печется о нем как о своем детище, растит его, строит, присутствует в нем, наслаждается им, как существом, единственным в своем роде; а с другой стороны, она населяет его такими противоположностями, она развертывает в нем такой хаос, она предается в нем таким болезням, как если бы она не знала ни целесообразности, ни пощады. Так, я призван и предопределен к самостоятельному действию; но горе мне, если я уверую в свою полную самостоятельность и попробую предаться ей до конца... Я свободный дух; но этот свободный дух всю жизнь остается подчиненным всем необходимостям природы и ограниченным всеми невозможностями естества... Во мне живет некая обобщающая сила сознания, охватывающая миры и разверзающая мне необъятные духовные горизонты; но эта сила всю свою жизнь замурована в стенах своего единичного тела, она слабеет от голода, изнемогает в переутомлении и иссякает при бессоннице... Я обособлен от других людей, замкнут в своей душе и в своем теле и обречен вести одинокую жизнь, ибо никто не может ни впустить в себя, ни вместить в своих пределах; и в то же время другие люди терзают мне душу и могут растерзать мое тело, как если бы я был их игрушкой или рабом... Таков я; таковы мы все, каждый из нас в отдельности — однодневные цветы, распустившиеся для страдания, мгновенные и беззащитные вспышки вселенского огня...

«Жизнь ваша, смертные, сколь тленный дар богов:

Цветете миг один, живые исполины...»

Илличевский.

Да и все ли «цветем»? Мы, вечные «пациенты» природы, покорные «приемники» мировых волн, чувствительнейшие органы сверхприроды... Что-то царственное и рабствующее; нечто от Бога и кое-что от червя (Державин). Так много. И так мало. Свободные — и связанные. Цель мира — и жертва вселенной. Порабощенные ангелы. Создания божественного художества, отданные бактериям в пищу и чающие могильного тлена...

Вот почему нас так часто и так легко настигает страдание; вот почему мы должны примириться с ним. Чем утонченнее человек, чем чувствительнее его сердце, чем отзывчивее его совесть, чем сильнее его творческое воображение, чем впечатлительнее его наблюдательность, чем глубже его дух, — тем более он обречен страданию, тем чаще его будут посещать в жизни боль, грусть и горечь. Но мы часто забываем об этом, мы не думаем о нашей общей судьбе и совсем не постигаем, что лучшие люди страдают больше всех... И когда на нас самих изливается поток лишений, муки, скорби и уныния, когда, как ныне, весь мир погружается в страдание и содрогается во всех своих сочленениях, вздыхая, стеная и взывая о помощи, мы пугаемся, изумляемся и протестуем, считая все это «неожиданным», «незаслуженным» и «бессмысленным»...

Только медленно и постепенно догадываемся мы, что все мы, люди, подчинены этому закону земной твари. Сначала в нас просыпается смутное ощущение, глухое предчувствие того, что на земле гораздо больше страдания, чем нам казалось в нашем детском чаянии. Это предчувствие тревожит нас; мы пытаемся проверить наше ощущение — и постепенно, путями неописуемыми, в почти не поддающихся оформлению интуициях, мы убеждаемся в том, что нам действительно открылся закон существования, общий способ жизни, владеющий всей земной тварью, что нет бытия без страдания, что всякое земное создание по самому естеству своему призвано страдать и обречено скорби. А человек с нежным сердцем знает не только это: он знает еще, что мы не только страдаем все вместе и сообща, но что мы все еще мучаем друг друга — то нечаянно, то нарочно, то в беспечности, то от жестокости, то страстью, то холодом, то в роковом скрещении жизненных путей... И может быть, именно Достоевский, этот мастер терзающего сердца, был призван пролить свет на эту земную трагедию...

Такова жизнь, такова действительность... И могло ли бы это быть иначе?.. И были ли бы мы правы, если бы стали желать и требовать иного?..

Представим себе на миг иную, обратную картину мира. Вообразим, что земная тварь освобождена от всякого страдания, до конца и навсегда; что некий могучий голос сказал ей: «Делай, тварь, все, что хочешь. Ты свободна от страдания. Отныне ты не будешь знать неудовлетворения. Никакая телесная боль не поразит тебя. Ни грусть, ни тоска, ни душевное раздвоение тебя не посетят. Духовная тревога не коснется твоей души. Отныне ты приговорена к вечному и всестороннему довольству. Иди и живи».

Тогда началась бы новая, небывалая эпоха в истории человечества...

Вообразим, что человек потерял навсегда дар страдания. Ничто не угрожает ему неудовлетворенностью: одновременно с голодом и жаждою, этими первичными источниками труда и страдания, прекратилось и всякое недовольство собою, людьми и миром. Чувство несовершенства угасло навсегда и угасило вместе с собой и волю к совершенству. Самый призрак возможных лишений, доселе ведший человека вперед, отпал. Телесная боль, предупреждавшая человека об опасности для здоровья и будившая его приспособляемость, изобретательность и любознательность, — отнята у него. Все противоестественности оказались огражденными и безнаказанными. Все уродства и мерзости жизни стали безразличными для нового человека. Исчезло моральное негодование, возникавшее прежде от прикосновения к злой воле. Смолкли навсегда тягостные укоры совести. Прекратилась навсегда духовная жажда, уводившая человека в пустыню, к великому аскезу... Все всем довольны; все всем нравится; все всему предаются — без меры и выбора. Все живут неразборчивым, первобытным сладострастием — даже не страстным, ибо страсть мучительна, даже не интенсивным, ибо интенсивность возможна лишь там, где силы не растрачены, но скопились от воздержания...

Как описать те ужасные, опустошительные последствия, которые обрушились бы на человечество, обреченное на всестороннюю сытость?..

В мире возникла бы новая, отвратительная порода «человекообразных» — порода безразборчивых наслажденцев, пребывающих на самом низком душевном уровне... Это были бы неунывающие лентяи; ничем не заинтересованные безответственные лодыри, без темперамента, без огня, без подъема и без полета; ничего и никого не любящие — ибо любовь есть прежде всего чувство лишенности и голода. Это были бы аморальные, безвкусные идиоты, самодовольные тупицы, развратные Лемуры. Вообразите их недифференцированные, невыразительные лица, эти плоские, низкие лбы, эти мертвые, мелкодонные гляделки вместо бывших глаз и очей, эти бессмысленно чмокающие рты... Слышите их нечленораздельную речь, это безразличное бормотание вечной пресыщенности, этот невеселый смех идиотов? Страшно подумать об этой погибшей духовности, об этой тупой порочности, об этом унижения ничего-не-вытесняющих полулюдей, которые прокляты Богом и обречены на то, чтобы не ведать страдания…

И когда представляешь себе эту картину, то видишь и чувствуешь, что дарует нам дар страдания; и хочется молить всех небесных и земных врачей, чтобы они ради Господа не лишали людей этого дара. Ибо без страдания — нам всем, и нашему достоинству, и нашему духу, и нашей культуре пришел бы скорый и трагический конец.

Вот что оно нам дарует... Какою глубиною светятся глаза страдающего человека! Как будто бы расступились стены, закрывавшие его дух, и разошлись туманы, застилавшие его сокровенную личность... Как значительно, как тонко и благородно слагаются черты лица у долго и достойно страдавшего человека! Как элементарна, как непривлекательна улыбка, если она совсем не таит в себе хотя бы прошлого страдания! Какая воспитательная и очистительная сила присуща духовно осмысленному страданию! Ибо страдание пробуждает дух человека, ведет его, образует, оформляет, очищает и облагораживает... Духовная дифференциация, отбор лучшего и всяческое совершенствование были бы невозможны на земле без страдания. Из него родится вдохновение. В нем закаляется стойкость, мужество, самообладание и сила характера. Без страдания нет ни истинной любви, ни истинного счастья. И тот, кто хочет научиться свободе, тот должен преодолеть страдание.

И мы хотели бы от этого отречься? И мы согласились бы потерять все это?.. И ради чего?

Гегель сказал однажды, что все великое на земле создано страстью. Еще большее, еще глубочайшее надо сказать о страдании: мы обязаны ему всем — и творчески великим, и творчески малым. Ибо если бы человек не страдал, то он не пробудился бы к творческому созерцанию, к молитве и духовному оформлению. Страдание есть как бы соль жизни; нельзя, чтобы соль утрачивала свою силу. И более того: страдание есть стремящая сила жизни; главный источник человеческого творчества; тонкий и зоркий учитель меры; верный страж и мудрый советник; строгий призыв к облагорожению и совершенствованию; ангел-хранитель, ограждающий человека от пошлости и от снижения. Там, где этот ангел начинает говорить, водворяется благоговейная тишина, ибо он взывает к ответственности и очищению жизни; люди опомнились и обратились; он говорит об отпадении и дисгармонии, об исцелении, просветлении и о доступном нам блаженстве...

Страдающий человек вступает на путь очищения, самоосвобождения и возврата в родное лоно, — знает он о том или не знает. Его влечет в великое лоно гармонии; его душа ищет нового способа жизни, нового созерцания, нового синтеза, созвучия в многозвучии. Он ищет пути, ведущего через катарсис к дивному равновесию, задуманному лично для него Творцом. Его зовет к себе сокровенная, творческая мудрость мира, чтобы овладеть им и исцелить его. Простой народ знает эту истину и выражает ее словами «посещение Божие»... Человек, которому послано страдание, должен чувствовать себя не «обреченным» и не «проклятым», но «взысканным», «посещенным» и «призванным»: ему позволено страдать, дабы очиститься. И все евангельские исцеления свидетельствуют о том с великой ясностью.

Таков смысл всякого страдания. Нерешенной остается лишь судьба самого страдающего человека: достигнет ли он очищения и гармонии в настоящей земной жизни, или же эти дары дадутся ему через утрату его земного телесного облика...

Страдание свидетельствует о расхождении, о диссонансе между страдающим человеком и богосозданной природой: оно выражает это отпадение человека от природы, означая в то же время начало его возвращения и исцеления. Страдание есть таинственное самоцеление человека, его тела и души: это он сам борется за обновление внутреннего строя и лада своей жизни, он работает над своим преобразованием, он ищет «возвращение». Избавление уже началось, оно уже в ходу; и человек должен прислушиваться к этому таинственному процессу, приспособляться к нему, содействовать ему. Можно было бы сказать: «Человек, помоги своему страданию, чтобы оно верно разрешило свою задачу. Ибо оно может прекратиться только тогда, когда оно справится со своей задачей и достигнет своей цели»...

Поэтому мы не должны уклоняться от нашего страдания, спасаясь от него бегством или обманывая себя. Мы должны стать лицом к нему, выслушать его голос, понять и осмыслить его жалобу и пойти ему навстречу. Это значит — принять его, как естественно и духовно-осмысленное явление. Ибо оно обращается к нам из целесообразности самого мира: то, что в нас страдает, есть, так сказать, сама мировая субстанция, которая стремится творчески восстановить в нас свое жизненное равновесие. И если человек повинуется своему страданию и идет к нему навстречу, то он скоро убеждается в том, что в нем самом раскрываются целые запасы жизненной силы, которые ввязываются в борьбу и стремятся устранить причину страдания.

Вот почему человеку не следует бояться своего страдания. Он должен помнить, что бремя страдания состоит по крайней мере на одну треть, а иногда и на добрую половину из страха перед страданием.

Но не подобает делать человеку и обратное, т. е. нарочно или произвольно вызывать в себе страдание. Не правы те, которые мучают себя, занимаются самобичеванием или оскопляют себя. Они не правы потому, что на них возлагается некая претрудная внутренняя борьба, борьба духа со страстью и вместе с этим душевно-духовное страдание в этой борьбе; а они не хотят принять этой борьбы, перелагают это страдание в материальную плоть, подменяют его телесною болью, заменяют его органическим увечьем. Градусник показывает естественную температуру; ошибочно и нелепо дышать на градусник, изгоняя ртуть кверху или прикладывая к нему кусок льда, чтобы ртуть опустилась. Голод, жажда и любовная тоска, вдохновение и творчество — должны приходить сами, в силу естества тела, души и духа; возбуждающие, одурманивающие или экстатические яды — противоестественны и фальшивы. Ошибочно противопоставлять природе — искажающий ее произвол. Все хорошее и верное возникает как бы по собственному почину, естественно, гармонически, как говорил Аристотель (...), «через себя самого». Мы призваны творчески жить и творчески любить; спокойно, мужественно и в мудром послушании принимать приближающееся страдание; и — главное — творчески преображать и просветлять страдание, уже настигшее нас. Ибо страдание есть не только плата за исцеление, но призыв к преображению жизни, к просветлению души, оно есть путь, ведущий к совершенствованию, лестница духовного очищения. Человек должен нести свое страдание спокойно и уверенно, ибо в последнем и глубочайшем измерении страдает в нас, с нами и о нас само Божественное начало. И в этом последний и высший смысл нашего страдания, о котором нам говорят евангельские исцеления.

Вот почему страдающий человек не должен терять терпение или тем более отчаиваться. Наоборот, он должен творчески воспринимать и преодолевать свое страдание. Если ему дана телесная боль, то он должен найти органические ошибки своей жизни и попытаться устранить их; и в то же время он должен настолько повысить и углубить свою духовную жизнь, чтобы ее интенсивность и ее горение отвлекли запасы жизненной энергии от телесной боли. Не следует предаваться телесной боли, пребывать в ней, все время прислушиваться к ней и бояться ее: это означало бы признать ее победу, отдаться ей и превратиться в стенающую тварь. Надо противопоставить плотской боли — духовную сосредоточенность и внимать не телесной муке, а духовным содержаниям. А если кто-нибудь скажет, что он не умеет этого или не может вступить на этот путь, то пусть он крепко помолится об этом умении и об этой силе и попытается идти по этому пути. Нет человека, который умел бы все и знал бы все искусства: а искусство одухотворять страдание есть одно из высших. Конечно, для победы над своей немощью нужна некоторая высшая мощь; но эта высшая мощь может быть вымолена, выработана и приобретена. И каждая попытка, каждое усилие в этом направлении будут вознаграждены сверх чаяния сторицею.

Но если человеку послано душевное страдание, — а оно может быть гораздо тяжелее и мучительнее всякой телесной муки, — то он должен прежде всего не бежать от него, а принять его, т. е. найти в жизни время и досуг для того, чтобы предаться ему. Он должен стать лицом к лицу со своим душевным страданием и приучить себя созерцать его сущность и его причину. Надо научиться свободно и спокойно смотреть в глубь своей страдающей души, с молитвою в сердце и с твердой уверенностью в грядущей победе. Оку духа постепенно откроется первопричина страдания, и эту первопричину надо назвать по имени и выговорить перед собою во внутренних словах, и произнести эти правдивые слова перед лицом Божиим во внутренней очистительной молитве. Чтобы одолеть свою душевную муку, надо прежде всего не бояться ее и никогда не отчаиваться; надо не предаваться ее страхам и капризам, ее своеволию и ее тайным наслаждениям (ибо душевная мука всегда прикрывает собою больные наслаждения инстинкта), надо всегда обращаться к ней творчески, с властным словом зовущего господина; надо всегда говорить с ней от лица духа и научиться прекращать ее приказом, уходом от нее и творческим напряжением; надо рассеивать ее туманы, ее обманы и наваждения и превращать ее силу в радость божественным содержанием жизни. Это путь из тьмы к просветлению и преображению души. Вот почему сокровенный смысл душевного страдания можно было бы сравнить с младенцем, дремлющим во чреве матери и чающим своего рождения; ибо страдание есть не проклятие, а благословение; в нем скрыт некий духовный заряд, зачаток новых постижений и достижений — некое богатство, борющееся за свое осуществление.

Если же человеком овладевает духовное томление, то ему надлежит очистить его в молитве, чтобы оно преобразилось в истинную и чистую мировую скорбь и тем возвело страдающего к Богу: ибо мировая скорбь есть в последнем и глубочайшем измерении — скорбь самого Бога, а скорбь вместе с Ним есть «благое иго» и «легкое бремя» (Мтф. 11, 30).

Вот почему апостол Иаков пишет: «Злостраждет ли кто из вас? пусть молится» (Иак. 5, 13). Ибо молитва есть не что иное, как воздыхание духа к Богу, то «неизреченное воздыхание», которым «Сам Дух ходатайствует за нас» (Римл. 8, 26). Молитва есть зов о помощи, направленный к Тому, Кто зовет меня к себе через мое страдание: она становится творческим началом творческого преобразования и просветления моего существа.

Но совершить все это никто не может «за меня» или «вместо меня», страдающего: все это мое личное дело, мое усилие, мой подъем, мой взлет, мое творческое преображение. Другой человек может помочь мне советом. Господь не может не помочь мне дарованием сил и света. Но совершить мое очищение и просветление должен я сам. Вот почему оно требует свободы и без свободы невозможно. Свободное созерцание, свободная любовь, свободная молитва составляют самую сущность этой творческой мистерии, мистерии страдания. И именно этим определяется верный путь, ведущий к истинному счастью на земле."

Спасибо, очень жизненные истории, вероятно у многих, хлебавших из армейского котелка, есть таковые.

Слава путешествующему! Ждем'с возвращения.

По существу: подобное очень хорошо воспринимать осенью, под моросящий дождик, сидя у камина в кресле качалке, укрывшись пледом, неторопливо смакуя "Наполеон".

В пору сенокоса, уборки урожая (кстати, Сергей Иванович, есть кому следить за Вашим созревающим богатством?), его консервации etc., процесс усваивания философских размышлизмов идёт сложно.

Думаю, что у всех... Но не у всех в избытке столько свободного времени, для изложения их...

В продолжение армейских историй.

Году примерно в 1988ом в Москве проходил общесоюзный съезд ДОСААФ, люди старшего поколения помнят эту весьма мощную организацию. Были приглашены участвовать руководители подобных организаций стран, участников Варшавского договора. Делегацию общества "Спорт и техника" из ГДР было поручено встретить от ЦК ДОСААФ СССР начальнику управления военно-технической подготовки генерал-майору Кунилову А.Е. и двум пристяжным, п-ку Сергею от пл.Дзержинского (Лубянки) и мне от Старой площади. ГДРовцы прилетали поздно вечером на Чкаловский. Мы, прибыв загодя, узнали, что борт задерживается по погоде, которая была и впрямь премерзейшая. И что делать? У нас конечно был изрядный запас "горюче-смазочных материалов" с целью прямо у трапа дать старт процессу участия делегации в работе съезда. Но, учитывая ситуацию, генерал скомандовал начать немедленно, Как отказать участнику ВОВ? Начали, продолжили, еще пару раз продолжили, потом, поскольку прилёт откладывался и откладывался еще несколько раз продолжили. Наконец борт сел, по трапу сошли председатель совета "Спорта и техники" молодой поджарый генерал в немецкой форме и два его заместителя чином меньше. Наш Александр Ермилович широко расставил руки и сграбастав немца в охапку с громким приветствием: "Добро пожаловать, дорогие немецко-фашистские друзья!" . Дальнейшие события предлагаю угадать коллегам по страничке.

Виктор Константинович, а Вы – сибарит, батенька. Без "Наполеона" никак?

Я вернулся. Позади все города Золотого кольца России по многу раз. В прошлом году это были: Сергиев Посад, Переславль - Залесский, Ярославль, Калязин, Углич, Рыбинск, Мышкин, Тутаев, Плёс, Кострома, Ростов Великий.

В этом: Гусь- Хрустальный, Касимов, Муром, Владимир, Нижний Новгород, Гороховец, Боголюбово, Владимир, Великодворье, Коломна. Всё! Все города в пределах Золотого и Серебряного кольца за кормой. Машина не подвела. Никаких катаклизмов не случилось. Останавливались в основном в частных домах и охотничьих домиках. Впечатления разные. Самое главное, за всё время поездки не увидел ни одного красивого человека. Только в самом конце путешествия Господь подарил встречу с двумя прекрасными людьми– настоятелем Великодворского храма и его матушкой. Удивительные люди. Три часа мы наслаждались беседой с этими людьми, и любовались неподражаемой красотой настоящей русской женщины. Это не гламурная, а исконно русская красота женщины- матери! В Москве таких нет!

В Нижний Новгород я хотел поехать давно. Объяснение простое. Все придурки, которые попадались мне в жизни, были из Нижнего. Очень хотел понять их корни. И, кажется, понял.

Но обо всём по порядку. Сначала был Касимов. Я не был в нём почти 50 лет, с тех пор как заплыл на байдарке по Оке. Как был трухляк, так и остался. Две главные улицы выложили плиткой, остальной город в руинах. Везде грязь, даже на смотровых площадках. Посмотрел на наши места, где ставили палатку, прослезился, плюнул и поехали дальше. Ощущение от города одним словом – неглиже. Все одеваются безвкусно и на грани стриптиза. Встретить аборигена в пижаме или халате, в домашних тапочках и трениках –легко. Женщины исключительно в коротких мини из 60- х. И почему- то чёрных. Сплошной целлюлит.

И ни одного красивого лица!

В Муроме было тоже самое, но без тапочек. Только набережная Оки и площадь у двух монастырей, где подвизались Пётр и Феврония отделаны, остальной город глушняк. Забавно, что супружеские пары, приехавшие навестить невесть как раздутую легенду о Петре и Февронии, ходят там исключительно взявшись за руки. Это и смешно и трогательно. Ну хоть там и то хорошо. Мы как старперцы всегда под руку.

В Нижнем моды были те же. Но город большой, разношёрстной публики, особенно вечером много. Остановились в шикарном частном доме. Дом -то знатный, а вокруг трущобы. Я даже не представлял, что можно так и из такого строить. Наш хозяин при знакомстве рассказывал, что, когда он строился, местные не только воровали материалы, но и грозили. Вот это очень прояснило ситуацию с психологией новгородцев. Потом мы были в Кремле, редкий по своей эклектичности заповедник. Всё новодел! Любовались закатом на стрелке и на Волге. Посмотрели великолепные особняки на набережных. Прошлись вечером по местному Арбату, послушали музыкантов. Посмотрели на молодёжь, и я понял откуда эта самоуверенная кичливость моих визави. В городе только две улицы как в Москве, дорогие бутики, иллюминация. Это всё. Остальные районы погружены в полумрак. Спальные районы глухие и на редкость провинциальные. Весь город в хорошую погоду стекается в центр. Рестораны, кафе, бутики, иллюминация, музыка из всех динамиков в том числе и автомобильных, рёв дорогих мотоциклов. И при этом убожество в одежде и, судя по мату, и в головах. Но зато у них собственный гламур и элита. Достаточно полистать журнал "Собака. ру Нижний Новгород" (https://www.sobaka.ru/nn/entertainment/music/170185).

Это почище чем в Москве, да что там … в Европе! Светская хроника с вечеринками и коктейлями, собственным "артом", фестами на английском. И это в большой деревне! Уезжали с большим наслаждением.

Владимир знаю вдоль и поперёк. Остановились в четырёхкомнатной квартире с евроремонтом по- владимирски. Нет претензий никаких, но всё убого, а подъезд просто катастрофа! Окна замазаны краской, отчего в тусклых лучах голых лампочек выглядит как подвал. Запах тот ещё. Третий этаж, лифта нет. На улице сплошные алкаши. Одну ночь перекантовались. Гуляли по городу, сидели в ресторанах. Любовались архитектурой, а там много атмосферных мест. Но город этот я никогда не любил.

А вот маленький Гороховец очаровал церквями, холмами, монастырём, особняками, наличниками и прекрасными видами. Посмотрели потом по карте: на горизонте была видна Балахна в 65 километрах.

Опять проезжали Мещёру. Останавливались перекусить на озёрах. Красивейшие места.

Великодворье место последнего служения прославленного в лике святых Петра Чельцова, духовного отца нашего Батюшки. Много раз бывали там. Но в этот раз вместе с настоятелем отцом Сергием служили молебен, а потом трапезничали.

Для меня это самое намоленное место на Земле. Уходить из Храма просто не хочется. Старый, пропахший ладаном деревянный сельский храм, а такой уютный и родной.

Три часа разговоров по душам за трапезой скрасили все "невзгоды" путешествия. Уезжали, обменявшись подарками и с твёрдой уверенностью, что перед Господом у нас появился ещё один молитвенник и заступник. Слава Богу за всё.

...генерал зиганул. В смысле "зик Хайль!"

Все мы в разной степени сибариты, кто то с самогоном, а кто то с "Наполеоном".

Вот это - ключевое, почему я не хочу никуда ездить и ни езжу уже много лет. Как то сделал исключение, поехал в Солотчу, вспомнить былое, пожить в бывшей монастырской келье... . После нескольких часов пребывания по причинам, который Вы, Сергей Иванович, очень живописно описали, сплюнул про себя и не остался даже на одну ночь.

Скорее в мозгу спутались два понятия: Встреча дружественной коммунистической делегации и устоявшееся словосочетание. Кстати, немцы, учившиеся в наших военных академиях и прекрасно владеющие русским "не заметили" ляпа старого вояки. Хуже всего пришлось нам с Сергеем, поскольку необходимо было докладывать рапортом вышестоящему начальству о встрече. Спасибо генералу, выручил и сам доложил об оговорке своему шефу, Председателю ЦК ДОСААФ СССР адмиралу флота Г.М.Егорову, а уже тот сообщил нашим начальникам. Дело спустили на тормозах, ограничившись личными извинениями.

Степень хорошести и красивости определить простоиу грешному не суждено.... Они другие....

ну, субъективен, каюсь. Но когда морда синяя и живого места нет на лице, простите, мои симпатии будут не на стороне этого джентльмена. Или, когда кроме мата, в лексиконе нет слов. Я глубоко уверен, что настоящие русские, стоящие люди и живут на периферии, в маленьких городах. Тут спора нет. Не повезло, возможно. Да, и ехал не за этим, а посмотреть красивые старинные дома, ещё оставшиеся как россыпи алмазов в серой застройке. Фотки покажу. Но мне нравится ваш философический настрой.

1973. Горный Алтай. Кош- Агач ( Прощай древо). Колхоз "Кызыл чолмон" ( Красное знамя). День чабана. Толпа внимает первому секретарю райкома партии. Гости из соседней Монголии в красивых только что подаренных халатах стоят на трибуне. Вокруг Чуйская степь, и синие горы на горизонте. Хмельные казахи и алтайцы.

Первый, откашлявшись решил резать правду- матку: – Дорогие друзья, скажу вам прямо, по– партийному: не умеем мы ещё жить со скотом!

Тут, видимо, до него дошло сказанное: – То есть мы, люди плохо живём со скотиной! И она платит нам тем же!

Стояла гробовая тишина. Ветер с плоскогорья Укок с тихим шелестом перебирал песчинки, стрекотала кинокамера, пасшееся рядом стадо сарлыков торжественно замерло и перестало жевать, внемля партийную мудрость. Страна семимильными шагами шла в коммунизм.

Да уж, партбоссы умели со смаком выдавать перлы.

Как приятно хмурым утром прочитать солнечную сказочку.

Морда синяя, это конечно эстетизма на добавляет... Да и мат, хотя сам грешен. Но куда страшнее, когда и сам жинтельмен вполне ничего, да изо ротового отверстия, будто елеем из пожарного рукава, о том что несмотря ни на что и вопреки всему.... А душа синяя-синяя и припухшая... куда там лицу "сняка" до неё. Тут завтра с внезапной проверкой в нашу деревеньку некто Володин прибыть должен... По секрету местный "синяк" доложил... Знают об этом только три человека - САМ, он и я... ну теперь ещё и Вы. Вторую неделю рубят борщевик, который в два человеческих роста, ядовитое облако аж висит... Навоз в поля качать перестали, шоб глаза не слезились у прибывших жизнь сельскую контролировать. Посередь поля деревянный помост возводят, для очередного спектакля "Завтрак механизаторов", а к нему асфальтовую дорогу тянут... Вот где "синяки" настоящие... как прибывшие, так и принимающие... Да и без мата, данное событие описываю только потому, что он хоть велик и могуч, но недостаточно ёмок для описания подобного действа.

Не в укор вам, а просто увидел сегодня фото 1935 года из Ульяновской области. Такими были наши мамы или их старшие сестры.

Не в укор Вам, а просто вот смотришь на человека из окна припаркованной машины, сидящего на корточках у винного магазина в Касимове. Одет, обут: кроссовки хорошие, тату цветное на шее и руках. Вполне нормальный человек по "нонешним" временам. О ужас!

Ну, понимаешь, что прошлое у него лагерное, и, отнюдь, не пионерское. Следишь за его блуждающим взглядом по ножкам прохожих девчонок, и уже понимаешь статью. А лицо некрасивое, не потому что далеко от Аполлона Бельведерского, а потому что глаза зверя!

Ещё примеры?

А на фото милая девушка, очень юная и обаятельная. Тот тип тоже был таким...

Не на что не намекаю. Спасибо Вашей маме, что воспитала такого сына. Я рад нашему общению.

какой Вы, однако, язвительный товарищ. "Синяки" ответят каждый за своё. Вы за своё! Это неизбежно!

А мне вдруг вспомнились длинные очереди за хлебом, сыром и колбасой в 90- е. Как хватали куски, выброшенные из амбразуры в Универсаме на Свободе. Стихийные рынки. На одном из них у меня украли все последние деньги на поминки мамы, но каким - то неведомым и необъяснимым откровением, я это мгновенно понял, рванулся и в пяти метрах в толпе поймал вора, когда он передавал портмоне партнёру. Народ их тогда чуть не разорвал! Пришлось уже спасать их, это были сопливые мальчишка и девчонка. Плохо поступил, да. Надо было тащить в милицию, или полицию. Но не смог.

"Синяки" говорите. За всё будет ответ!

и ещё. Совок продолжается. Это нам, дуракам внушили, что мы с 91- го живём в другой стране. А мы поверили. И сегодня все правители остались членами масонских орденов как на Украине, во всё мире и у нас. Может быть разных лож. А вы хотите победы ещё?!

А глобальная задача у них едина!

Для меня это откровением не случилось...

А без ехидства сейчас никак... естественная защита организма срабатывает.